Бабу Фросю с Петром Васильевичем. Видел воочию, как все было. Видел их, спящими под теплой периной, спящими спина к спине. Видел, как баба Фрося, лежавшая с краю, проснулась от странного звука и увидела на пороге Веру... Увидела, испугалась, вскочила со словами:
– Веруня, милая, что-нибудь случилось? С дочкой что-нибудь? С Женей?
– Нет, баба Фрося, с ними все хорошо... Со мной вот плохо. Можно я с вами посижу?
Странный огонь играет в глазах Веры... Холодный огонь. И эта спрятанная за спину рука... Баба Фрося почувствовала неладное. Она, крепкая, привычная к физическому труду, наверное, справилась бы с хрупкой и нескладной Верой. Но что она могла сделать с облачком газа, вырвавшимся из черного баллончика?
Я видел все это, лишь только закрывал глаза. Это и то, что случилось потом. И как-то после очередного «просмотра», уже в третьем часу ночи, я взмолился:
– О, Господи, почему Ты позволяешь совершать такое? Почему Ты ее не накажешь? Она же убивает людей, убивает и живет при этом в свое удовольствие! Конфеты шоколадные кушает, туфельки модные покупает. Журнальчики мелованные про совершенство внешнее и внутреннее и читает... Девочку мою воспитывает...
– Почему не накажу? Я всех накажу... Всех.
– А это точно она сделала?
– Обижаешь. Я тебе не осведомитель.
– Если бы Ты был осведомителем, бабу Фросю не убили бы...
– Борзеешь (Он всегда разговаривает со мной на моем интеллектуальном уровне и с использованием моего лексикона).
– На моем месте оборзеешь... Места себе найти не могу. Кем дочка вырастет с такой матерью?
– Кем? Нормальным человеком вырастет... Ну, не нормальным, а таким, как все.
– Нет, все-таки я Тебя не пойму... Зачем ты создал маньяков? Гитлера? Менгеле? Чикатило? Веру?
– Я придумал маньяков, как, впрочем, и многое другое, чтобы человек узнал себя во всех своих проявлениях, узнал и попытался измениться...
– Ну и редиска же Ты!
– Ага! Я такой. Потому что по-другому с вами нельзя... Без овчарок, шакалов, а также кровососов, вы глупеете и останавливаетесь.

* * *

...К середине второго дня заключения, я довел себя до тихого помешательства. Я искренне радовался, что сижу в одиночке, радовался, что сижу в тюрьме: она со всем своим антуражем все более и более представлялась мне не учреждением, ограничивающим свободу, а надежной крепостью.
«Как здорово, что меня посадили! – думал я, любуясь зарешеченным окошком. – Что бы я делал на свободе? Нет... Лучше быть здесь, в несвободе, чем там, в безумном мире жить с ней, жить и думать, что делать и как спасти себя и дочь... О, Господи, поклон Тебе низкий! Как Ты милостив, что спрятал меня в этой уютной отдельной камере со здоровым трехразовым питанием! Сделай, пожалуйста, так, чтобы я навсегда в ней остался!»
И Господь, как всегда, прислушался к моей просьбе с точностью до наоборот. С Его помощью следователь нашел человека, страдавшего бессонницей. Этот человек, прогуливаясь, видел, как я ночью курил в окно мезонина. Примерно в четыре пятьдесят и пять десять. Приняв его показания к сведению и убедившись, что и сам свидетель не мог быть убийцей, блюстители правопорядка оперативно выискали свихнувшегося бомжа, который после допроса с пристрастием признался, что убил стариков просто так.

Глава 3. Завтра черед Коростылевых. – Анаконда превращается в червячка. – Хрупкие девушки с крепкими зубами.

Юрий Борисович (он принял меня из рук блюстителей правопорядка) сказал, что бомж, которого взяли вместо меня, скорее всего, невиновен. В ночь убийства бабы Фроси и ее мужа он спал в железнодорожной лесополосе рядом с нашим домом. Спал всю ночь. И несколько человек, возвращавшихся домой с вечерней смены, его видели.
Юрий Борисович – высокий, красивый горбоносый мужчина с улыбчивыми чувственными губами, – знает все. В свое время он занимался конструированием солнечных батарей для космических кораблей и станций. Из Байконура не вылезал месяцами. Потом его сократили – начал пить. Вера мне рассказывала, что он давно не живет с матерью. Вернее живет, но в другой комнате.
Тесть мой – неплохой человек. Телец. А все Тельцы, которых я знал и знаю, особенно мужчины, напоминают мне сосредоточенных на себе породистых быков. Им почти все до лампочки. Они всецело заняты собой и собственным пищеварением. Они умны, хорошо знают свое дело и жуют его весьма обстоятельно. Без спешки и методически.
Отношение Юрия Борисовича ко мне простое. Он всегда помнит, что я пришел в его семью с одним чемоданом, но в то же время уважает за руки, которые у меня растут, откуда надо. Я же почитаю его за уверенность в себе, мастеровитость и практический ум – он прекрасно знает все, что связано с бытом и вообще с житьем-бытьем. Знает, что добавить в краску для потолков, как лучше клеить обои, когда покупать лук на зиму с кем водиться и от кого держаться подальше. Вот если бы еще не учил меня жить...
Приехав из ОВД в поселок, мы покурили в саду и сели обедать. За обедом выпили бутылочку холодной водочки (теща была рада моему освобождению и возражать не стала). Расправившись с ней, пошли в сад покурить и добавить – в сарае, в старой рассохшейся бочке нами заранее была спрятана бутылка перцовой настойки и старинный, обклеенный папье-маше, семидесяти пятиграммовый стаканчик.
– Ты скажи мне, но только по честному, – с добродушной улыбкой протягивая закусочную карамельку, молвил Юрий Борисович в первый наш заход, – это случайно не ты соседей зарезал?
В зобу дыханье сперло, и мне захотелось рассказать ему о сережке, и об окровавленном платке. Но я сдержался.
Мне иногда удается поступать благоразумно. Вернее, иногда удается смолчать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104