– Случай клинический. Но глаза мне нравятся, нашенские. Давай, выслушаем его?
– Давай, – сказал Баламут и заказал пива.
Подождав, пока они утолят жажду, Баклажан передал Бельмондо синюю коробочку с розовым алмазом (одним из восьми, им позаимствованных у Синичкиной).
Борис раскрыл ее под столом (почувствовал – содержимое не для чужих глаз) и застыл.
Николай невозмутимо попивал пиво. Баклажан старался не смотреть на затоптанный презерватив, выглядывавший из-под коврика. По Арбату шли люди. У Вахтанговского театра орали Высоцкого под дикую гитару: "Ты ж знаешь, Зин, я не пью один".
– М да... – наконец, протянул Бельмондо не в силах оторвать глаз от алмаза. – Имея одну такую стекляшку, ни в одну задницу не надо лезть. Сиди и любуйся...
Баклажан поднял глаза. Они были колючими.
– Эта стекляшка, как вы изволили выразиться, наделяет человека будущим, – сказал он, тщательно выговаривая слова. Сказал и принялся изучать свои ухоженные ногти.
Борис протянул коробочку Баламуту. Тот, с видимым сожалением отставив пиво, принял ее, открыл под столом и... замер. На секунду, не больше.
Ему захотелось спрятать алмаз в карман. И никогда с ним не расставаться. "С ним можно жить по-другому. Ничего не хотеть и получать все. Всех любить. Влиться во все. К нему можно стремиться".
Стало неловко. Подумал: "Они видят мои глаза. Детские. Надо отшутиться". И выдал:
– Опера де Бирса. Дивертисмент. Сюита для шампанского с ананасом.
Бельмондо похлопал в ладоши. Хорошо, мол, сказал. А Баламут не стал принимать аплодисментов к сведению, он уставился в непроницаемое лицо Баклажана и серьезно спросил:
– Я так думаю, Черный, демонстрация этого чуда природы не что иное, как предисловие к некоему солидному предложению?
– Совершенно верно, – ответил Баклажан и, спокойно попросив называть его Иннокентием Александровичем, обстоятельно рассказал о плутониевой бомбе, "Хрупкой Вечности" и необходимости скорейшего открытия ее филиалов в Нью-Йорке и Токио. В середине своего повествования спрятал в карман коробочку, придвинутую Баламутом. Нехотя придвинутую.
– Хорошо, я согласен, – прищурил глаза Бельмондо, лишь только так называемый Иннокентий Александрович закончил говорить и вновь принялся рассматривать ногти. – Но прежде ты, Евгений Казанова, в девичестве Калиостро, должен будешь показать мне справку из психиатрического диспансера. С круглой печатью и подписью главврача.
– Да ладно тебе, – махнул Баламут рукой. – Показывал же он тебе алмаз. Ты, что, не почувствовал, что эта стекляшка очень даже запросто может с любого крышу стащить?
– Почувствовал... Что сожрал он меня вместе с потрохами, – убрав с лица саркастическую усмешку, признался Бельмондо. – Можно один вопросик Иннокентий Александрович?
Псевдобаклажан кивнул.
– Чем это ваши бомбы, уважаемый Иисус Христос Второй, будут отличаться от тех, которые тысячами хранятся на военных складах или оконечивают тысячи стратегических ракет?
– Наши бомбы будут на виду! – полыхнул глазами жрец бомбы. – Каждый житель земли – женщина, мужчина, ребенок – сможет увидеть и проникнуться их организующей силой. Атомные бомбы существуют на Земле уже более пятидесяти лет, но их прячут от людей и люди не могут проникнуться их силой и убедительностью. Ими хвастаются, ими грозят, но для людей они есть Дьявол или Бог, которых никто не видел, и напрямую от которых никто никогда не страдал и не возвеличивался.
– Ну почему тогда просто не взять в аренду у военных сотню простых атомных бомб и боеголовок и не установить их на всех площадях всех крупных городов? – поинтересовался Баламут. Морщась, поинтересовался – выпитое пиво просилось наружу, а сходить было некуда. И это расстраивало Николая: он терпеть не мог мочиться в подворотнях и за киосками. Эти потеки...
– Ты не видел нашей бомбы... – мечтательно проговорил Баклажан, откидываясь на спинку стула. – Простые бомбы уродливы и страшны, они отвратительны, ужасающи на вид, они унижают человека. А моя бомба – сама совершенство, она вызывает не страх, а трепет... Она вызывает прилив энергии, она заставляет жить, и жить трепетно, она заставляет любить всех добрых людей...
– Все это хорошо, как сон в летнюю ночь – вступил в обсуждение Бельмондо. – Но как вы собираетесь претворить свою идею в жизнь? Как я понял, каждый человек должен увидеть бомбу с алмазами. Чтобы она, отсосав зло, соединила его со всем человечеством. А это технически невозможно, ведь насколько я знаю, московская бомба находится в глубоком малодоступном подвале и за год ее смогут посетить не более... мм... пятидесяти тысяч человек...
– Сначала их увидят президенты и премьер-министры... Увидят и станут нашими помощниками и друзьями.
– А ты, извините, вы не боитесь, что президенты и премьер-министры не пойдут у вас на поводу, а предпримут попытку захвата бомбы? – спросил Баламут. – То есть устоят маски-шоу, как это теперь называется?
– Нет. Перед этим шоу им придется выселить из зон поражения и сопредельных с ними областей по 20-30 миллионов человек. Не лучше ли сначала придти и посмотреть?
– А вы уверены в непреодолимой магической силе своей бомбы с алмазами? – продолжал спрашивать Баламут. – Вполне возможно, что она действует не на всех людей?
– Я не хотел вам все сразу говорить, но видимо, придется, – мягко улыбнулся Иннокентий Александрович. – Много дней этот вопрос мучил меня. Но, сами понимаете, без эксперимента его никак нельзя было решить. А эксперименты требуют времени и привлечения сторонних специалистов. Но вчера, когда я стоял перед бомбой, на меня снизошло знание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123