– Я не сма..сма..гу, – прослезился он, выцедив очередные сто граммов. – Ты же зна..зна..ешь... Меня лечить надо. И не здесь, у троечников и проходимцев, а в Москве...
И я в порыве сострадания тут же нацарапал в записной книжке Никитина московские координаты моей мамы, жившей по соседству с известным профессором-наркологом.
Мои воспоминания прервали два дачника, подошедшие к остановке. Женщина с двумя кузовками крупной клубники взглядом попросила уступить ей место. Мы с Анастасией встали и отошли в сторону.
– Интересные шляпки носила буржуазия... Будущее можешь видеть, опасность чувствуешь, – присев на бетонный край заброшенного цветника, проговорил я задумчиво. Объяснения Анастасии мог принять только очень доверчивый человек или человек, завороженный ее простодушными глазами. И такими пронзительными.
– А что в этом особенного? – подивилась девушка. – Мне кажется, что любой человек может в какой-то мере угадать будущее. И я могу.
– Можешь? Тогда скажи, будем мы с тобой... ну, того, спать рядышком? – неожиданно для себя ляпнул я.
– Фу, как грубо, – сморщилась Анастасия. – Я ни с кем не сплю, я люблю спать в своей кровати со своим мишкой.
– Мишкой? – удивился я. – А фамилия его как?
– Плюшевым мишкой. Его мама мне в детстве подарила. А что касается секса по любви, то он никому не вреден. Но ты пока еще не созрел для такового.
– Я то не созрел, это точно... А вот он...
Синичкина посмотрела прямо в глаза:
– У тебя друг исчез, жена ушла и алмаз в желудке.
– Боюсь, что уже не в желудке, – вздохнул я и, останавливая попутную машину, замахал рукой.

* * *

Отмытая муха выглядела обиженной. Поэтому, наверное, и молчала. Закопав ее под яблоней, мы сели решать, что делать дальше. Милиция, по всей вероятности, уже сообщила Наталье, жене Веретенникова об исчезновении мужа, и поэтому возвращаться в город и объясняться с ней мне вовсе не хотелось. Заплаканное лицо, ничего не понимающие дети с круглыми глазами, кинжальные взгляды тещи – это слишком. Тем более, я верил, что все обойдется. Ведь обходилось же раньше?
– Ты рассказал другу, откуда мог быть добыт алмаз? – спросила Анастасия, рассматривая камень без всякой брезгливости.
– Да, рассказал... Сказал, что он, возможно, с пятой кумархской штольни, – ответил я, сев на диван, на котором Баклажан собирался разверзать брюшную полость Веретенникова.
Задумчивая Синичкина была просто прелесть.
– А когда Баклажан его прижмет, он все выложит?
– Конечно. И я бы выложил. Жизнь – это жизнь, а стекляшка, даже с мухой внутри – это стекляшка. Любопытная, но стекляшка.
Синичкина задумалась.
– Значит, сейчас они уже на пути к твоему Кумарху...
– Они? Ты думаешь, что Баклажан не распотрошил Валерку?
– Не думаю.
Я представил Веретенникова лежащим в гаражном боксе с разверстым животом. На куче хлама. Замасленные коробки передач, цилиндры, сидения с вылезшими пружинами и он. Бледный, смертельно испуганный.
– Очень бы хотелось в это верить, – почернел я.
– Если Валерий не дурак, вряд ли у тебя есть дураки в друзьях, то он должен был догадаться, что его единственное шанс спастись – это сказать Баклажану, что хорошо знает место, где розовые алмазов навалом.
– В расчете на то, что Баклажан кинется за ними и на меня там наткнется?
– Да. И этот бандит туда поедет. Точно поедет. Поедет убить двух зайцев. И алмазов набрать и на живца словить всех тех, кто знает о розовых алмазах. В Москве и Подмосковье последнее сделать достаточно хлопотно. Особенно если у милиции есть твой фоторобот.
– Уверен, что Валерий сказал этому гаду о месте жительства алмазов, – проговорил я, подумав. – А что касается друзей не дураков, то ты жестоко ошибаешься. Кого, кого, а умных в друзьях у меня никогда не было. Не люблю умных, потому как человек не может быть умным по определению, а если он умный, то значит либо совсем дурак, либо обманщик и лицемер. Кто-то сказал, что ума в природе не бывает, а бывают разные количества глупости.
– Философ ты доморощенный. Сом Никитин говорил, что тебя водкой не пои, дай потрепаться.
– Понимаешь, молчу много, – ухмыльнулся я. – Вот и болтаю, когда прорвет.
– Да уж... – проговорила Анастасия, пристально меня разглядывая. Выглядела она на все сто.
"Если женщина тебя так разглядывает, считай, что ты у нее уже в постели", – подумал я. И, заулыбавшись, начал торить тропку в упомянутом направлении:
– Завтра я поеду выручать друга, и, может быть, погибну...
– Я поеду с тобой!
– Нет! – отрезал я твердо. – Не хочу греха на душу брать! Да и себя жалко: такие, как ты, под фанфары только и подводят.
– Возьмешь! – придавила меня девушка гипнотическим взглядом. – Возьмешь! Я тебе пригожусь.
– Пригодишься? – прищурился я, не подчинившись ее глазам. – Тогда другое дело...
И, неспешно закурив, продолжил подготовку почвы для более близкого знакомства:
– Может быть, выпьем на дорожку? Дорога дальняя, несколько суток на самолетах, машинах и ишаках добираться придется. Давай, расслабимся по полной программе?
– В постельке, да? – прочитала Синичкина мои мысли. – Страстные поцелуи, пламенные объятия, трогательные признания?
– Ага... – проговорил я, взяв шелковую лапку девушки в ладонь.
– Не-а. Я так не хочу, – покачала она головой, высвободив руку. – Давай сделаем по-другому. И ты, и я знаем, что близость между нами рано или поздно случится. Но давай постараемся, чтобы это случилось как-то необычно... Как смерть наоборот. Давай приближаться друг к другу шаг за шагом...
– Романтичной любви хочется? – спросил я в сердцах, поняв, что за тело, извините, за сердце Анастасии, придется бороться ежедневно и, может быть, не один день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123