Вылечи, пожалуйста...
Глаза Шуры победно засверкали и он радостно улыбнулся.
– С тех пор, как я из больницы ушел, я никогда в людях не ошибался. Я тебя вылечу, добрым будешь, помни только – я так просто никому не доверяю, у меня все под рентгеном...
– Не беспокойся, Шура. Рентгень, не стесняйся.
– Давай, мы прямо сейчас тебя перезомбируем. Отдай, пожалуйста, свой пистолет.
– Слушай, а жить-то я буду после лечения твоего? – протягивая ему оружие, спросил я с опаской.
– Будешь! Еще как! – засмеялся Шурик. – С Инессой будешь! Пойдем со мной.
Он вывел меня наружу. Машина моя исчезла, как, впрочем, и Елкин. Увидев нас, все оставшиеся пациенты шахты встали со своих мест и стали вглядываться нам в глаза.
– Хачик его прислал, – сказал Шура, стараясь выглядеть хмурым. – Он сам признался. Просил его переделать. Давайте, пожалуй, начнем, а то ужин скоро...
Смоктуновский ясно улыбнулся и ушел за здание. Через пять минут он вернулся, таща за собой громыхающую железную вентиляционную трубу. Инесса с Тридцать Пятым пошли ему навстречу, взяли трубу за концы и понесли ее к нам.
– Вот сюда кладите, – сказал им Шура, указывая на асфальтовую дорожку, ведущую к курилке.
Когда труба была положена на указанное место, Шура подошел ко мне и, положив руку мне на плечо, ласково сказал:
– Давай, залазь в самую середку. И не бойся ничего.
Я пожал плечами, вздохнул, и полез в трубу. Как только моя голова оказалась внутри, впереди, у ее противоположного торца, я увидел голени Инессы. Ровные, светлые, они внушили мне уверенность в завтрашнем дне и я успокоился. Через минуту все сумасшедшие, включая и обладательницу соблазнительных ног, куда-то ушли и я стал подумывать, что, видимо, перезомбирование – это всего лишь очистка объектом исправления внутренней поверхности трубы от многолетней ржавчины. Ну, или что-то вроде того. Но я жестоко ошибся...
Минут через двадцать исполнители моего исправления вернулись и тут же мне стало себя очень и очень жалко: в торце я опять увидел ноги Инессы и сразу же – ее руку, швырнувшую мне под нос тлеющую тряпицу. И тут же отверстие трубы было заткнуто старыми изорванными ватниками. Стало совершенно темно и я понял, что они заткнули трубу и сзади меня. Едкий дым тлеющей ткани вошел в легкие и разорвал их кашлем. Я стал извиваться и бить затылком и руками о железо. И тут же сумасшедшие начали бешено колотить палками о трубу. Это было неописуемо ужасно. Я определенно чувствовал, что теряю рассудок, что еще немного этой пытки и я никогда не смогу стать прежним человеком...
Сколько все это продолжалось, я не знаю. Но неожиданно грохот прекратился, затычки были вынуты и мне вновь удалось глотнуть свежего воздуха, увидеть свет и голени Инессы. Отдышавшись, я начал вылезать по направлению к ним, но услышал ровный голос Шуры:
– Рано, милок, рано.
И все повторилось вновь. Вновь в трубу влетела горящая ткань, вновь стало темно и вновь они все вместе стали колотить палками по уже измятому железу. И вновь, когда все это кончилось, я услышал:
– Рано, милок, рано.
Как ни странно, этот повтор меня успокоил. Я понял, что задохнуться они мне не дадут и что экзекуция закончится либо после определенного числа повторов, либо после того, как я надолго потеряю сознание. И я свернулся ежиком и стал терпеть...
Очнулся я на траве. Мое тело лежало на спине, глаза смотрели в голубое небо, а когда его замещала голова Инессы – в ее настороженные, холодные теперь, зеленые глаза. "Спокойно, спокойно, дорогой! – подумал я. – Ты должен измениться. Стать другим, а то Шурик не поверит..."
– Как тебя зовут? – присев рядом со мной на корточки, строго спросил мой мучитель.
Я долго смотрел ему в глаза. Потом уронил голову набок и равнодушно ответил:
– Не знаю...
– Тебя зовут... тебя зовут Костей. И ты мой брат. Встань и иди к той сосне.
Я встал, подошел к сосне и прислонился к ней спиной. И увидел в руках у Шуры пистолет. "Идиот, – зло прошептал я. – Вздумал с сумасшедшими в детские игры играть. Идиот!"
Нас разделяло всего десять метров. "Бежать? – подумал я, оглянувшись. – Не имеет смысла – поймают... Наверняка, у них все предусмотрено.
Шура поднял пистолет и дважды выстрелил. И дважды мочки моих ушей были ожжены горячими пулями. Нет, он не прострелил их мне. Он просто коснулся их горячим свинцом...
– Молодец, не побежал! Поверил брату, – сказал растроганный Шура, подойдя ко мне вплотную. – А теперь, на, в себя поверь...
Он сунул мне в руки пистолет и толкнул в спину, посылая меня к своим товарищам. А сам встал спиной к сосне. Уверенный в себе, ну, прямо движущая сила природы.
Я, решив, что в этой компании пытаться что-то понять – дохлое дело, подошел к безучастно стоящим сумасшедшим. Инесса завязала мне глаза кухонным полотенцем, остро пахнувшим сырым картофелем и хозяйственным мылом. Деловито проверив, плотно ли легла повязка, она подвела меня метров на пять ближе по направлению к Шурику, подняла мою руку, сжимавшую пистолет, точнее нацеливая, чуть поправила ее и тихо сказала:
– Стреляй, сколько патронов есть.
Когда я начал стрелять, прикосновение ее теплой, мягкой ладони еще не растворилось в моей руке.
На четвертом или пятом выстреле вышла осечка и, опустив пистолет, я сел на траву. Теплые спорые руки развязали повязку на глазах и прямо перед собой я увидел Шуру. Рядом с ним стояла Инесса и равнодушно смотрела на Тридцать Пятого, бьющегося в тихом припадке.
– Понял? – нежно сказал Шура и подавшись ко мне, обнял за плечи. – Это он за меня так переживал, что не выдержал морального климата. И ты теперь так бояться за меня будешь... Потому, как у нас с тобой одна жизнь теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81