– Буду беречь ее как могу, – пообещал он. – Вернусь с Крисом часа через два.
И вот я одна среди мертвого безмолвия тундры. Возможно, я да с полдюжины эскимосов, проживающих в Анакту – вук – Пасс у истоков реки Джон, в семидесяти пяти милях по прямой через горы, были единственными людьми на огромном пространстве хребта Брукса, между Беринговым морем и Канадой, мысом Барроу и Бетлсом. Ведь арктическая часть Аляски населена эскимосами очень неравномерно: они сосредоточены главным образом вдоль побережья, где есть работа и поселки. Они всегда жались к берегу океана, потому что тут были запасы живой пищи – морские млекопитающие.
Теперь я охотно взяла бы обратно опрометчивые слова, вырвавшиеся у меня при посадке. «Чертова страна! – воскликнула я. – Пережидать здесь ледолом! Ни одного следа 10 на пятьдесят миль вокруг»! Что подумает обо мне Энди? Ну да ладно!
Разумеется, он передаст Крису мои слова – ничего не смягчая, добросовестно, точь-в-точь. Все равно теперь уж ничего не поделаешь – так ли, сяк обернулось дело; считай, что, поддавшись невольному порыву, ты задним числом приняла решение о том, где не следует пережидать ледолом.
Но потом удовольствие, словно спокойная ледяная вода, затопило трещину разочарования. Надо было переделать кучу дел. Совершенно открытое, без клочка тени, лежало под солнцем озеро. Местами на его голубом льду уже стояла вода. Я расстелила брезент, перенесла на него вещи: ящики, спальные мешки, инструменты, свернутые палатки – и стала присматривать место для стоянки.
Я нарочно старалась не глядеть на часы, а посмотрев, увидела, что до назначенного срока остается еще четверть часа.
Самолет, разумеется, не прилетел. Дел было еще достаточно, но теперь в голову полезли всякие мыслишки. Что, если хвостовая лыжа оторвалась при посадке или при взлете?.. Продовольствия у них мало. Сумеет ли Энди связаться по радио с Умиатом? Умиат – единственный населенный пункт между Бетлсом и мысом Барроу, крошечный военный поселок – человек двенадцать или около того – севернее места моей высадки. Снестись с Бетлсом, расположенным по ту сторону хребта, Энди не может. Сумеют ли их разыскать раньше чем через два дня? Отметил ли Энди в летном расписании, что он высадил меня здесь?
Поймав себя на этой мысли, я устыдилась.
Я взглянула на темную молчаливую груду ящиков на голубом льду. Я – то продержусь, но вот они?..
Затем острый, как боль, страх за себя овладел мною. Я здесь, но я никому не нужна. Одна в Арктике. И еще более странное, но столь же болезненное чувство одиночества. Кажется, никогда раньше я не испытывала ничего подобного.
В два часа пополудни шум ветра над ящиками сменился ревом мотора.
Самолет! Он пролетел надо мной и растаял на фоне гор – пестрой неразберихи снега и скал. Затем ближе и ниже, чем можно было предполагать, он вынырнул на бреющем полете в дальнем конце озера.
В окошке показалось загорелое бородатое лицо Криса, высунулась его рука, что-то упало – записка, привязанная к пустой масленке. «Летим в Бетлс. Вернусь вечером или завтра утром. С большущим приветом, Крис».
Это была не просто записка – это было известие. Но что мне известие!
Главное – они живы! Все остальное неважно. Я продержусь здесь одна хоть месяц, это ничего не значит. И что там съемки!
Мне предстояло много работы. Я любила ее. Брезент намокал. До четырех часов я с помощью каркаса Каркас – обтянутая брезентом металлическая рама для переноски тяжестей. – Прим. пере в.

перетаскивала вещи со льда на клочок оттаявшей тундры у подножья снежного вала, окаймлявшего озеро. Мои щеки пылали от солнца, ветра и жгучего снега. Я надела свою старую охотничью маску из зеленой сетки – ею я гасила раньше розоват ость лица, подступая к диким животным. На озере было полно питьевой воды в виде мелких луж. Когда солнце заслонялось облаком, ветер ощущался чем – то вроде жидкого льда.
На берегу я разобрала вещи: что можно бросить, что необходимо забрать и что хотелось бы забрать. Я полагала, что Энди не сможет взлететь с тем же грузом, с каким приземлился.
Откуда-то неподалеку раздался странный звук, похожий на скрежет кофейной мельницы. Я подняла глаза. На верху снежного вала на фоне бледно – голубого неба стояла белоснежная птица – тундряная куропатка в «чулках» из белых перьев. Возле каждого глаза у нее было по красному пятнышку. Повернув ко мне изящную голову, она задумчиво «скрежетала», разглядывая меня. Я поняла, что здесь ее ночлег.
Когда живешь на приволье, не посидишь сложа руки. Пошел уже девятый час вечера, а я все никак не могла управиться с делами. Особенно долго пришлось ставить палатку. Это была горная палатка высотой по пояс, одна из двух, что мы привезли с собой. Я разбивала ее гораздо дольше, чем это обычно делается с помощью колышков. Загонять колышки в промерзшую землю – безнадежное занятие. После минутного отчаяния я вспомнила, как поступают в таких случаях, и обмотала растяжку вокруг тяжелых предметов из багажа. Правда, на берегу кое-где были камни, но они намертво вмерзли в землю и их невозможно было стащить с места. Другими вещами я нагрузила стенки палатки, чтобы они не трепались ночью. Снаружи я закрепила все так, чтобы ветер ничего не опрокинул. В противном случае я могла испугаться, а этого мне вовсе не хотелось.
Мне ниоткуда не грозила опасность, разве что какой-нибудь гризли вопреки всякой вероятности мог очнуться от зимней спячки и набрести на палатку. Пожалуй, волк еще побоялся бы зайти на стоянку вроде моей, гризли сделал бы это не колеблясь. Я подумала о топорике – единственном оружии, которое у меня было, подумала о том, какой крепкий у гризли череп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110