Я уже привык.
Говорил он по-русски чисто, без акцента, как коренной москвич.
– Я видел вашу коллекцию на выставке, – сказал он, пронзив Чачина чуть-чуть прищуренными глазами. – Ценные у вас эти земские марочки. Дорого платили, не секрет?
– Он по году на марку наскребал, – хохотнул Находкин. – Ты лучше скажи ему, где в Западной Германии марки покупать.
– Почему в Западной Германии? – поинтересовался Челидзе. Особого удивления он при этом не проявил.
– Так он как раз туда собирается.
Ничего, кроме вежливого интереса, Чачин не заметил.
– В командировку?
– Нет, простым туристом.
– А когда?
Чачин ответил, как и час назад Находкину.
– Через месяц-другой. Когда группа оформится.
Челидзе вежливо улыбался, не проявляя, впрочем, особого любопытства к беседе. Но ответить на вопрос Находкина он все же счел нужным:
– Марки в Западной Германии можно покупать где угодно. Почтовые в любом газетном киоске, а коллекционные в специализированных магазинах. В каждом городе найдется магазинчик, рассчитанный на филателистов. Ну а более точные адреса найдем, когда выяснится ваш маршрут. Они есть и в каталогах, и в специальных журналах. Время терпит.
– Почему это оно терпит? Или у вас его слишком много? – послышался позади грудной женский голос.
К столу подходила девушка с оттенком явно не русской, скорее цыганской прелести в худощавом лице, с коротко подстриженными волосами и большими гранатовыми серьгами в ушах.
– Что-то вас слишком много, мальчики, – сказала она, протискиваясь между стульями.
Челидзе встал.
– Самое главное, я здесь, Лялечка. И давно жду.
Чачин тоже встал, пропуская девушку на место рядом с Челидзе. На своих очень высоких каблуках она была ниже его всего на несколько сантиметров, а он измерялся ста восьмьюдесятью с гаком.
– Познакомьтесь, – сказал Челидзе, – Лялечка. Она же Оля. Фамилия несущественна, место работы тоже несущественно, а существенны только ее внешность и острый язык, с которым вы сейчас познакомитесь.
– А что у вас существенно? – отпарировала она. – Жорку я знаю: он немногого стоит. А вы кто? Верховенский. Что-то из Достоевского?
– Я только однофамилец его героя, синьора. Скромный однофамилец.
– Инженер, наверно?
– Угадали.
– А я маляр, – сказал Находкин. Он был художником-плакатистом в одном из больших московских кинотеатров.
– Ну, это уже интереснее. Когда-нибудь я приглашу вас побелить потолок у меня на кухне. А вы что молчите? – обернулась она к Чачину.
– Вы не спрашиваете.
– А если спрошу?
– Разве это существенно, Лялечка? Кто есть кто. Здесь собрались рыцари одной страсти, поклонники одной богини, которой на Олимпе не было.
– Это почтовой марки, что ли? Тоже мне богиня! Неужели нет на свете ничего интереснее?
– Многое есть, Лялечка. Например, девушки. Утренние рассветы на университетской набережной, когда любимая рядом. Томление чувств. Трепет желаний. Хочется, хочется голубых лугов. Хочется, хочется стать быстрей постарше. Рано или поздно приходит к нам любовь, но лучше все-таки, если бы пораньше.
– Пошловато. Ваше?
– Нет, это я позаимствовал из популярной песни.
– А поп-музыку любите?
– Не очень. Я любитель старомодной классики.
– Тогда мы вас перевоспитаем, – оживилась Лялечка. – Правда, Жора, его стоит перевоспитать?
– Отчего же нет? Попробуем.
– Ну а теперь начнем треп, мальчики, – резюмировала Ляля, явно считая молчание Челидзе знаком согласия с чачинским перевоспитанием. – Просто треп. За жизнь. Начали.
И все начали. За жизнь так за жизнь. Ни о марках, ни о «закрытых компашках», ни о музыкальной старомодности Чачина. Никто его ни о чем не спрашивал, и он никого ни о чем не спрашивал. Просто смеялся, острил, читал Евтушенко и Ахмадулину, с удовольствием внимал комплиментам Ляли по адресу его голубых джинсов со звездно-полосатой нашлепкой на кармане, хохотал над анекдотами Находкина и даже с Жорой в общении был уже на «ты».
А в душе его пела сказочная жар-птица удачи. Голоса ее за столом в пивном баре никто не слышал, но он непременно достигнет полковника Соболева, потому что удачу эту полковник предвидел и запрограммировал, выбрав именно Чачина для такого задания. В том, что есть все-таки великий бог телепатии, старший лейтенант уже не сомневался.

13

Великий бог телепатии, однако, на этот раз промолчал. Об удаче Чачина я узнал от него самого вечером на квартире у Саши Жирмундского. Мы слушали внимательно, не перебивая, а старший лейтенант все рассказывал и рассказывал – оживленно, несбивчиво, даже с какой-то подчеркнутой красочностью. Я замечаю иногда, как Жирмундский настораживается: видимо, о чем-то хочет переспросить, но сдерживается, позволяя Чачину без помехи закончить повествование.
– Ты в университетской самодеятельности никогда не участвовал? – спрашивает Жирмундский.
– Нет, а что? – удивляется Чачин.
– Занятно рассказываешь. Профессионально. Вылитый Ираклий Андроников.
– Смеетесь, Александр Михайлович, – смущается Чачин. – Рассказал как рассказалось. А вы почему улыбаетесь, Николай Петрович?
– Твоей удаче, Сережа, – говорю я. – Твоему умению ее использовать, ну и, твоей способности так картинно о ней рассказать. Теперь все видно, что ясно и что неясно.
– Прежде всего ясно, что Ягодкин за границу не ездит, – уточняет Жирмундский. – За границей обменивают марки его контрагенты. Что стоит провезти в бумажнике десяток новеньких или гашеных марок? Невинная вещь. Как значки – никакая таможня не придерется. Но в таком случае марки могут играть и другую роль. Это может быть и обмен информацией, специально закодированной, конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43