мое служебное удостоверение свою роль сыграло.
– Вы не полетите с нами, товарищ полковник? – спрашивает она.
– Нет, не полечу. Мне тут одного пассажира требуется встретить.
– С цветами?
– Цветы – это для вас, Лидочка. Я только ждал этого вопроса, чтобы вручить вам букет.
– Спасибо. Только, между прочим, я не Лидочка, а Валя.
– Простите, Валечка. Тут я с одной стюардессой летал, на вас похожей. Так ее звали Лидочкой. Ну и сболтнул по-стариковски.
– Какой же вы старик? Полковник он и есть полковник. Да и совсем молодых полковников не бывает.
– А космонавты? – улыбаюсь я.
– Так то космонавты, а не просто военные… – Она ищет слова, которые могли бы, не обидев меня, объяснить в ее понимании разницу между просто полковником и полковником-космонавтом. – Да, и работа у них не просто военная и не просто воздушная, как у наших пилотов, а специальная, особая и очень-очень трудная.
– У нас, Валя, тоже специальная и нелегкая, хотя мы и не летаем в космос, – вздыхаю я.
– А кто этот ваш пассажир, не секрет?
– Секрет, Валя. А увидеть его вы, конечно, увидите.
К самолету уже подходят первые пассажиры. Много наших, советских, но в основном иностранцы.
Ягодкин подходит к трапу вслед за платиноволосой Гретхен в белых расклешенных брюках. В руках у него мягкий клетчатый чемодан, весь оклеенный иностранными этикетками. Глаза, как и у меня, прикрыты дымчатыми очками. В сущности, такой же примитивный маскарад, как и мой.
На Гретхен я не смотрю, но перед Ягодкиным протягиваю руку, преграждая ему путь на лестницу.
– Варум? – спрашивает он по-немецки, явно не узнавая меня.
– Отойдем в сторонку, Михаил Федорович, – говорю я негромко, но непреклонно.
Он еще не понял или делает вид, что не понял.
– Их бин Отто Бауэр. Я есть иностранный турист, – настаивает он, ломая русский язык.
– Не будем мешать пассажирам, Михаил Федорович. И не надо шуметь. Ведь мы с вами давно знакомы.
Я беру его под руку, сбоку вырастает лейтенант Александров, а чуть позади Зайцев. Ягодкин уже узнал меня и как-то оседает. Он не сопротивляется, только еле-еле идет, ни о чем не спрашивая. Да и не о чем говорить, когда все уже ясно.
Так мы доходим до ожидающей нас машины.
– Сегодня допрашивать вас не буду, Михаил Федорович, – поясняю я арестованному, – у вас есть еще время подумать до завтра. Только учтите, что нам уже все известно. Абсолютно все. А вы, товарищи, – обращаюсь я уже к своим лейтенантам, – доставьте его прямо в камеру, майор Жирмундский все оформит. Ну а я доберусь на вашей машине.
– Она на стоянке, – рапортует лейтенант.
Из аэропорта звоню Жирмундскому:
– Все сыграно как по нотам, Саша. Взяли прямо у самолета, в очереди на посадку. Сейчас его увезли Зайцев и Александров. Оформи все, что нужно, и езжай домой.
– Не нравится мне твой тон, Николай Петрович. Голоса победителя не слышу.
Тон у меня действительно минорный, но я просто устал на следственном марафоне. И не дошел до финиша, осталось еще несколько метров. Ведь Еремин убит, а Челидзе еще не найден. И сопротивляться Ягодкин будет отчаянно.
– А мы еще не победили, товарищ майор. И завтра самое трудное – первый допрос.

22

Утро следующего дня начинается у меня с телефонных звонков. Сначала звоню Немцовой.
– Раиса Григорьевна? Соболев вас приветствует. Ни вчера вечером, ни ночью вас никто не потревожил, нет? Отлично. Теперь можете спокойно входить и выходить когда вам вздумается. Никаких неожиданностей не будет: Ягодкин арестован. Челидзе струсил, и это вас спасло. Ну а если бы он не струсил? Вы бы наверняка могли стать соучастницей Ягодкина. Сначала невольной, а потом завербованной.
В ответ я слышу всхлипывания и бессвязный лепет, из которого можно понять, что Челидзе или арестован нами, или сбежал.
– А откуда это вам известно? – спрашиваю я.
– Ни вчера вечером, ни сегодня утром его телефон не отвечает.
– Незачем вам тревожиться о Челидзе, – говорю я. – Пройдет время, и он сядет на скамью подсудимых рядом с Ягодкиным.
Вызываю по внутреннему телефону Жирмундского.
Я знаю, о чем спросить Жирмундского, и он знает, о чем я спрошу. Поэтому сразу же, как ЭВМ, выдает готовый ответ:
– В милицию я уже звонил. Заявление Бауэра получено. И тут же передано в МУР одновременно с просьбой посольства.
– Соедини меня с угрозыском, – говорю я.
Трубку подымает старший инспектор Маликов, с которым я уже встречался в связи с делом Гадохи. Оказывается, он меня помнит и потому позволяет себе пошутить:
– Третье дело вам сдаем, товарищ полковник. Отрадно. Могу еще парочку подбросить.
– Не помню второго, – говорю я.
– А дело об убийстве на Минском шоссе. Его у нас забрал ваш помощник. Кстати, и первое и второе мы бы закрыли: там нет даже подозреваемых. Один сгорел, второй, угробив машину, сам же разбился. Только в третьем деле надо вора искать. Посольство требует, да поскорее.
– Уже нашли, – усмехаюсь я.
– Кто?
– Мы же и нашли. Так что передавайте дело. Облегчаем вашу работу.
Обмен любезностями завершает переговоры. А дело закрыть нельзя. Ни первое, ни второе, ни третье: они все опечатаны одной сургучной печатью. И одного из ее хозяев мы уж знаем.
Отто Бауэр. Коммерсант. Представитель мюнхенской фирмы «Телекс» с ее филиалом в Вене. И Бауэр не подставное лицо, у него есть действительно торговые дела в Москве: справка Внешторга подтверждает безупречность его коммерческой репутации. Он действительно покупает и продает то, что нужно его хозяевам. Но то, что у него есть и другие хозяева, знаем пока только мы. Знаем, но доказать не можем. И привлечь к ответственности не можем. Правда, катушку с магнитофонной записью мы у него, может быть, и найдем, но запись подтвердит только розыгрыш Челидзе и Шелеста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43