Даже не пытаясь ничего высказать вслух, Алик вернулся к пульту. Малыш молча зашагал вслед. И вдруг сказал ясно и слышно:
– Дышится легче, правда?
– Правда, – машинально повторил Алик и только сейчас сообразил, что звук или слух вернулись.
И дышалось действительно легче, чем в душевой.
– Идти тоже было трудно, – прибавил он, – что-то мешало.
– Как встречный ветер, – сказал Малыш.
Он сделал несколько шагов к стенке, несколько раз вздохнул и беззвучно пошевелил губами.
– Не слышу, – проговорил Алик и показал на уши.
Малыш подошел ближе и закричал:
– Теперь слышишь?
– Не ори.
– А ведь там, – он указал на место, где только что стоял, – я тоже орал.
Алик задумался.
– Что-то гасит звук. Надо посмотреть где. Пойдем навстречу друг другу по спиралям, удаляясь от центра. Шаг-два – перекличка.
Первая же проверка показала, что звук действительно гаснет где-то за пределами сравнительно небольшого пространства, в несколько десятков метров, при этом не постепенно, а сразу, будто обрезанный невидимой преградой, непроницаемой для звуковых волн. Скажем, в пяти, а иногда и в десяти метрах от пульта можно было переговариваться, а отступив на шаг, ты уже превращался в актера немого фильма. И сразу же становилось труднее двигаться и дышать, словно дул навстречу неощутимый, но стойкий ветер.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Малыш. – Чем обусловлена эта грань? А она есть. И не только для звуковых волн. Видишь этот смятый листок бумаги? Я бросил его час назад, когда развертывал бутерброды. Он лежит как раз на границе. Я обратил на это внимание еще во время проверки. Теперь смотри.
Он подошел к брошенному листку и коснулся его обращенного к стене края. Листок не сдвинулся с места, даже не шевельнулся.
– Как из железа. Не согнешь, – усмехнулся он. – Ну, а теперь взгляни сюда.
Он коснулся другого, более близкого края. Половина листка не оторвалась, а отпала, как срезанная бритвой, ровно и без зубцов.
Другая половина осталась в том же положении за невидимой гранью.
Алик молчал. Казалось, опыт с листком не произвел на него впечатления. Он думал о чем-то своем, вероятно более важном. Малыш, не дождавшись ответа, пожал плечами и еще раз молча обошел панели управления, потом сел, не глядя и смахнув на пол шахматы. На этот раз он собирать их не стал.
– Вся автоматика вышла из строя, – сказал он. – Все телеуправление. Полностью. Фактически ускорителя уже нет. – Он помолчал и добавил, уже не ища собеседника: – И еще: ни один электроприбор не работает. Тока нет, а лампочки светятся.
– Не вижу в этом противоречия, – сказал Алик.
– Свет без тока?
– Движение любой массы в кратчайшую, приближенную к нулю долю секунды, воспринимается нами в состоянии покоя. Все как бы остановилось, в том числе и свет. Но мы его видим.
– Твоя приближающаяся к нулю доля секунды уже приближается к единице. – Малыш демонстративно похлопал по ручным часам у запястья. – Идут часики. Движутся.
– Но не там, – загадочно сказал Алик, кивнув в глубину зала.
– А где? В другом мире?
– В другом времени.
Малыш встал и подошел к пульту, где сидел Алик.
– Ты не спятил, случайно?
Вместо ответа Алик показал на небольшой циферблат, где стрелка чуть-чуть дрожала на втором от нуля делении. Малыш знал: нуль на этом счетчике скоростей обозначал скорость света, а деления – триллионные доли секунды. Но стрелка, обычно не доходившая до нуля на одно-два деления, теперь опередила его, обогнав необгоняемое. «Суб» превратился в «супер».
– Быстрее света, – почти благоговейно прошептал Малыш, что уже само по себе было для него необычно. – Значит, правда? Теперь будет найден не только Ту.
Алик продолжал задумчиво следить за дрожавшей стрелкой.
– Не знаю, – проговорил он неуверенно. – Может быть, «световой барьер»
– это предел с «двумя сторонами»? Может быть, это уже отрицательная скорость? Может, она не возрастает, а убывает по мере удаления от барьера?
Честно говоря, Малыш ничего не понял. Только спросил:
– Почему же все остановилось?
– Я объясняю так… – Алик тщательно подбирал слова. – Примитивно: время – прямая линия, ну, скажем, в декартовых координатах. На световом барьере по неизвестным причинам оно как бы скривилось, образовав петлю, отросток от общей прямой. Эта петля начинается и кончается на графике в одной точке – в одном мгновении. Вот мы и наблюдаем сейчас это мгновение, миг, промельк, назови как хочешь, – словом, квант времени.
– Квант – не мгновение.
– Я же говорил упрощенно и о графике, и о кванте. Речь идет о наикратчайшей единице. Условно: период, который требуется свету, чтобы пройти диаметр атомного ядра. Или еще какой-нибудь период – откуда я знаю! Можно взять и сотые, и тысячные этой длины. А стало быть, время, которое еще Лобачевский считал мерилом всяческого движения, как бы замирает, приближаясь к нулю бесконечно близко. Вот почему все и остановилось – для нас, конечно, только для нас! – ток в проводах, пучки протонов в ускорителе, ну, и твоя вода в кране. Попросту: остановилось время – остановилось движение.
– Мы же движемся, и время у нас идет…
– Где идет? В частице _нашего_ времени, в этой самой петле. По каким-то причинам, связанным с работой ускорителя, мы как бы оторвались от основного времени и движемся в своем, пока петля не окончится, не вернется в то мгновение, с которого она началась. Но каков ее период – час, сутки, столетие, – сказать не могу. Кстати, геометрические, пространственные параметры нашей петли совпадают с той частью ускорителя, которую почему-то не затронул процесс.
– Так ведь и за его пределами мы живем и движемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84