Щипком рванул кожу на руке: больно. Ясно: очнулся и не сплю. Значит, сошел с ума. Но из книг и статей мне было известно, что сумасшедшие никогда не предполагают, что они помешались. Тогда что же это? Галлюцинация? Мираж? Я тронул стену: она была явно не призрачной. Значит, не призраком был и я сам, лежавший без чувств у себя же под ногами. Нелепица, нонсенс. Я вспомнил свои же слова о загадках Снежной королевы. Может быть, все-таки есть Снежная королева, и чудеса есть, и двойники-фантомы, а наука — это вздор и самоутешение?Что же делать? Бежать сломя голову, запереться у себя в двойнике-снегоходе и чего-то ждать, пока окончательно не сойдешь с ума? Вспомнилось чье-то изречение: если то, что ты видишь, противоречит законам природы, значит, виноват и ошибаешься ты, а не природа. Страх прошел, остались непонимание и злость, и я, даже не пытаясь быть осторожным, пнул ногой лежащего. Он застонал и открыл глаза. Потом приподнялся на локте, совсем как я, и сел, тупо оглядываясь.— А где же все? — спросил он.Я не узнал голоса — не мой или мой, только в магнитофонной записи. Но до какой же степени он был мной, этот фантом, если думал о том же, придя в сознание!— Где же они? — повторил он и крикнул: — Толька! Дьячук!Как и мне, ему никто не ответил.— А что случилось? — спросил он.— Не знаю, — сказал я.— Мне показалось, что снегоход провалился в трещину. Нас тряхнуло, потом ударило, должно быть, о ледяную стенку. Я упал… Потом… Куда же они все девались?Меня он не узнавал.— Вано! — позвал он, подымаясь.И снова молчание. Все происшедшее четверть часа назад странно повторялось. Он, пошатываясь, дошел до штурманской рубки, потрогал пустое кресло водителя, прошел в сушилку, обнаружил там, как и я, отсутствие лыж и саней, потом вспомнил обо мне и вернулся.— А вы откуда?» — спросил он, вглядываясь, и вдруг отшатнулся, закрыв лицо рукой. — Не может быть! Сплю я, что ли?— Я тоже так думал… сначала, — сказал я. Мне уже не было страшно.Он присел, на поролоновый диванчик.— Вы… ты… простите… о черт… ты похож на меня, как в зеркале. Ты не призрак?— Нет. Можешь пощупать и убедиться.— Тогда кто же ты?— Анохин Юрий Петрович. Оператор и радист экспедиции, — сказал я твердо.Он вскочил.— Нет, это я Анохин Юрий Петрович, оператор и радист экспедиции! — закричал он и снова сел.Теперь мы оба молчали, рассматривая друг друга: один — спокойнее, потому что видел и знал чуточку больше, другой — с сумасшедшинкой в глазах, повторяя, вероятно, все мои мысли, какие возникали у меня, когда я впервые увидел его. Да, в тишине кабины с одинаковой ритмичностью тяжело дышали два одинаковых человека. 3. РОЗОВЫЕ «ОБЛАКА» Как долго это тянулось, не помню. В конце концов он заговорил первым:— Ничего не понимаю.— Я тоже.— Не может же раздвоиться человек.— И мне так казалось.Он задумался.— Может быть, все-таки есть Снежная королева?— Повторяешься, — сказал я. — Об этом я раньше подумал. А наука — это вздор и самоутешение.Он смущенно засмеялся, словно одернутый старшим товарищем. По отношению к нему я и был старшим. И тут же внес поправку, как говорится:— Пошутили, и будет. Это какой-то физический и психический обман. Какой именно, я еще не могу разобраться: Но обман. Что-то не настоящее. Знаешь что? Пойдем в рубку к Зернову.Он понял меня с полуслова: ведь он был моим отражением. А подумали мы об одном и том же: уцелел ли при аварии микроскоп? Оказалось, что уцелел: стоял на своем месте в шкафчике. Не разбились и стеклышки для препаратов. Мой двойник их тут же достал из коробочки. Мы сравнили руки: даже мозоли и заусенцы у нас были одни и те же.— Сейчас проверим, — сказал я.Каждый из нас наколол палец, размазал кровь по стеклышкам, и мы по очереди рассмотрели оба препарата под микроскопом. И кровь у обоих была одинаковой.— Один материал, — усмехнулся он, — копия.— Ты копия.— Нет, ты.— Погоди, — остановил его я, — а кто тебя пригласил в экспедицию?— Зернов. Кто же еще?— А с какой целью?— Выспрашиваешь, чтобы потом повторить?— Зачем? Сам могу тебе подсказать. Из-за розовых облаков, да?Он прищурился, вспоминая о чем-то, и спросил с хитрецой:— А какую ты школу кончил?— Институт, а не школу.— А я о школе спрашиваю. Номерок. Забыл?— Это ты забыл. А я семьсот девятую кончил.— Допустим. А кто у нас слева на крайней парте сидел?— А почему, собственно, ты меня экзаменуешь?— Проверочка. А вдруг ты Ленку забыл. Кстати, она потом замуж вышла.— За Фибиха, — сказал я.Он вздохнул.— У нас и жизнь одинаковая.— И все-таки я убежден: ты копия, призрак и наваждение, — окончательно обозлился я. — Кто первым очнулся? Я. Кто первым увидел две «Харьковчанки»? Тоже я.— Почему две? — вдруг спросил он.Я торжествующе хохотнул. Мой приоритет получал наглядное подтверждение.— Потому что рядом стоит другая. Настоящая. Можешь полюбоваться.Он прильнул к бортовому иллюминатору, растерянно взглянул на меня, потом молча натянул копию моей куртки и вышел на лед. Одинаково приваренный снегозацеп и одинаково промятое стекло иллюминатора заставили его нахмуриться. Он осторожно заглянул в тамбур, прошел к штурманской рубке и вернулся к столику с моей съемочной камерой. Ее он даже потрогал.— Родная сестра, — сказал он мрачно.— Как видишь. Я и она родились раньше.— Ты только очнулся раньше, — нахмурился он, — а кто из нас настоящий, еще неизвестно. Мне-то, впрочем, известно.«А вдруг он прав? — подумал я. — Вдруг двойник и фантом совсем не он, а я? И кто это, черт побери, может определить, если и ногти у нас одинаково обломаны, и школьные друзья одни и те же? Даже мысли дублируются, даже чувства, если внешние раздражители одинаковы».Мы смотрели друг на друга, как в зеркало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11