Понимал, видно, что Бегуну сейчас туго, сказал мягко:
– Я же обещал помочь… Разве Хранитель ничего тебе не передавал?
– Передавал. Долго идешь… Да и чем ты можешь помочь, Зрячий? У тебя есть лекарство против болезни, которая поразила жителей моего города?.. – Чернов даже не заметил, что назвал Вефиль своим. – Или Сущий научил тебя каким-то иным способом избавлять людей от беды, которую сам и наслал на них?
Чернов не знал староитальянского, но весьма хорошо говорил на современном ему языке Апеннин, однако непонимания не возникло. Даже с учетом неведомого Чернову уровня развития здешнего ПВ итальянское слово medicamento вопроса не вызвало. Да и в конце концов, Чернов читал Данте (и не только его) в подлиннике и к словарю обращался не слишком часто. Так что какие проблемы?..
– С чего ты взял, что Сущий сам наслал эту беду? – Голос Зрячего приобрел жесткость. – Думай, что говоришь, Бегун. Сущий добр и справедлив изначально, он не может делать зла ради зла. Разве твой народ провинился перед ним в чем-то?
– Иногда думаю, – тяжко вздохнул Чернов, и искренним был этот тяжкий вздох, выстраданным, вымученным, – что провинился. Столько наказаний в Пути – врагу не пожелаешь!.. А за что?.. Ума не приложу, Зрячий. Не знаю вины людей ни перед Сущим, ни перед другими людьми. Более мирного народа, чем народ Гананский, и не придумать…
– А вот это ты зря, Бегун… – Зрячий шел по улице, откинув на плечи капюшон, обнажив голову, увенчанную круглой лысинкой-тонзурой, не обращая внимания на дождь. Он наклонялся к лежащим на земле людям, проводил, не страшась заразиться, кончиками пальцев по их лицам, шел дальше. И Бегун шел следом. И чуть поодаль – Хранитель. – Говоришь, мирный народ? Так ведь в жизни страдают-то как раз мирные и невинные, а воинственные и виноватые дождутся платы за свои деяния лишь после смерти – в той стадии существования души, что зовется небытием. А у мирных души будут счастливыми и спокойными. Разве это не справедливо?
– Ты смеешься надо мной, Зрячий? – Чернов дал себе слово не удивляться в Пути ничему и уже числил себя уверенным пифагорейцем, но не удивляться событиям – это одно, а не удивляться откровенному лицемерию человека (пусть и Вечного!), посланного Сущим в помощь Бегуну (тоже Вечному…), – это, знаете ли, сложно. Хочется и силу применить. Хотя бы – силу слова. – Кто ты в этой жизни и в этом мире? На тебе – одеяние служителя Сущего. Как же поворачивается твой язык утверждать справедливость земных страданий невинных? Не боишься, что отсохнет?
– Не боюсь, Бегун. Я лишь повторяю слова Сущего, сказанные им святому Мариусу, когда тот был первым из смертных удостоен беседой с Ним: «Не хвали своих правоверных за то, что верят в Меня. Это легко – просто верить. Не хвали своих долготерпцев, что терпят и надеются. Это легко – просто терпеть. Не хвали своих безвинных, что не несут никакой вины. Это легко – не чувствовать ношу. Но всегда помни: нет веры без сомнения, нет терпения без обиды, нет безвинных без вины. А значит, не уставай говорить про Меня: Он прав, что наказует, ибо в наказании Его – искупление»… Так что страдания твоих людей вполне оправданны…
Он по-прежнему шел по улицам и гладил лица людей, лежащих без каких-либо признаков жизни, даже пена не шла более – застыла на губах сухой коркой. И плач оставшихся разрывал мокрый воздух, но и плача – все с робким ожиданием смотрели на маленькую процессию со Зрячим во главе: вдруг да свершится чудо, вдруг да встанут недвижные!.. А недвижные не вставали, и Зрячий все шел и шел, и пальцы его, длинные и тонкие, касались щек, губ, тронутых пеной, век. Особенно – век: он, как заметил Чернов, задерживал пальцы на мертвых закрытых веках, будто надеялся уловить пульс или ждал, что глаза откроются…
Но ничего не происходило!
Чернов терпеливо шел следом, мучился от собственного бессилия. Ну проведи он даже руками по лицам больных – что будет? Ничего! Ситуация, придуманная Сущим, – что бы ни говорил Зрячий, Чернов думал так! – была абсолютно садистской по отношению к Бегуну: видеть и не уметь помочь. Даже права выбора, самого ублюдочного выбора, никто ему пока не предложил: кори себя, Бегун, можешь даже проклятия в адрес Великого Инквизитора посылать, но результат-то – нулевой. А если о выборе, то изволь: иди в дом Кармеля, ложись на кушетку, спи сладко, жди, пока все устаканится…
Тоже вариант садизма: знать характер Бегуна и испытывать его безжалостно. На разрыв. Тем более, повторим, Чернов уже знал: ничего без него не устаканится.
Чернов по-прежнему исходил из посылки, что Сущий – всеведущ…
– Странные слова произносит твой Сущий твоему святому, – сказал он, выделяя голосом «твой» и «твоему». – Ты так и не ответил мне: кто ты в этой жизни? Служитель Сущего?
– Я – Несущий Ношу, – ответил Зрячий. – Здесь неподалеку лежит наш Дом – Дом Несущих, где мы, используя слабые свои возможности, пытаемся взять на свои плечи безмерную ношу людской вины перед Ним. А Он за наши попытки дает нам Силу – нести эту вину и освобождать от нее смертных.
– А вы Не смертные?
– Обо мне ты знаешь, Бегун. Зачем спрашиваешь?.. А мои братья – те, волею Его, смертны. Но Сила – она едина и для меня, и для братьев. Даст Сущий – она поможет мне поднять кого-то из тех, кто упал. Пока не дает…
– Не понимаю я тебя, Зрячий. И Ноши твоей не приемлю. Потому что не вижу смысла в том, чтобы сначала привести смерть к одним, а потом призвать других, имеющих Силу, поднять умирающих… – Попытался передать на итальянском русскую поговорку: – Это как из одного пустого сосуда пытаться перелить воду в другой и тоже пустой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133