– Спроси у мамы, не может ли она зайти в школу, – сказала я однажды: – мне нужно с ней поговорить.
Так как Валя посмотрел на меня вопросительно, с беспокойством, я пояснила:
– Ты очень отстал по арифметике, правда ведь? Вот мы и решим, как тебе помочь. И вообще мне хотелось бы познакомиться с твоей мамой. Я знаю родителей всех учеников, а твоих не знаю. Так что если у мамы есть время, пусть зайдёт. Передашь?
– Передам.
На другой день он подошёл ко мне в коридоре и, глядя куда-то мимо, сказал с запинкой:
– Мама сказала… мама сказала: если вам надо с ней поговорить, можете ей позвонить по телефону.
Должно быть, я сильно покраснела, но, помедлив, сказала:
– Видишь ли, дома у меня телефона нет. А в школе, в канцелярии, всегда очень шумно и, когда разговариваешь, ничего не слышно. Вот я и просила маму зайти, чтобы поговорить спокойно, без помехи. А что, мама занята? Работает?
– Нет, не работает, она дома. Но она говорит: у неё нет времени ходить в школу.
Всё-таки через несколько дней она пришла: высокая, красивая, нарядная, с тёмной родинкой, совсем как у Вали, на нежнорозовой щеке. С плохо скрытым пренебрежением она оглядела меня с ног до головы:
– Вы просили меня зайти? Что случилось?
Я рассказала, что Валя отстал от класса, часто приходит в школу, не решив задач по арифметике или решив их неверно.
– Значит, в классе учительница не умеет как следует объяснить. Единственный вывод, который можно из этого сделать, – произнесла Лаврова.
– У нас арифметику преподает опытная учительница. Ученики любят её предмет и хорошо усваивают её объяснения. Дело в том, что Валя отстал. Ведь после того как вы приехали из Ленинграда, он не сразу поступил в школу.
– Тогда почему бы учительнице не остаться с ним после уроков и не объяснить то, чего ребёнок не понял?
– Лидия Игнатьевна оставалась с ним не раз, – сказала я, чувствуя, что этот высокомерный тон начинает выводить меня из равновесия. – Но необходимо, чтобы и дома кто-нибудь понаблюдал за тем, делает ли Валя уроки до конца или бросает на полдороге, как только у него что-нибудь не выходит.
– Вам не кажется, что вы с таким же успехом могли сообщить мне всё это по телефону?
– Нет, не кажется. Я думаю, что родители и учитель должны знать друг друга в лицо. Разве вы думаете иначе?
Вместо ответа она слегка пожала плечами. Потом заговорила:
– Скажите, а вам не кажется, что в ваши функции входит следить за взаимоотношениями детей? А вы забываете об этом. Дети дразнят Валю за то, что он приезжает в школу в автомобиле, и он мне сказал, что будет ходить пешком.
– Что же, он прав, – ответила я. – Иной раз после уроков он ждёт машину по полчаса, а дойти до дому – не больше десяти минут. Ведь вы живёте совсем рядом!
– Какой нелепый пуританизм! – воскликнула Лаврова.
Едва сдерживаясь, я сказала тихо:
– Вы говорите со мной неуважительно.
– Я вижу, нам вообще не о чем разговаривать, – сказала она, встала, повернулась и не спеша направилась к дверям.
Какое великолепное презрение! «Девчонка! – читалось в каждом её движении. – Не желаю обращать на тебя внимание!» Ох, если бы я могла и в самом деле вести себя в эту минуту, как девчонка, – с каким удовольствием я сказала бы ей вслед всё, что думала! Но дверь захлопнулась, а я всё ещё стояла молча, изо всей силы сжимая обеими руками спинку стула.
На другой день Валя в первую же перемену отвёл меня в сторону и сказал, густо краснея:
– Марина Николаевна, мама хочет перевести меня в другую школу, а я ни за что! Я привык и не пойду! Скажите ей!
– Нет, Валя, я не буду отговаривать твою маму.
– Вы хотите, чтоб меня взяли из вашего класса? – с обидой спросил он.
– Нет, совсем нет. Мы тоже привыкли к тебе и хотим, чтобы ты остался с нами. Но ты должен сам убедить в этом своих родителей.
– Папа сейчас в Ленинграде, а мама…
– Так вот, Валя, если хочешь остаться, постарайся объяснить маме, что ты уже свыкся с классом и с учителями. Может быть, она согласится с тобой.
Не знаю, как это удалось Вале, но он остался с нами.
Я уже говорила, что он о многом судил с чужих слов и с удивительным апломбом. Он так и сыпал где-то подхваченными и запомнившимися ему формулами вроде: «Теннис – благородный спорт» или «Искусство украшает жизнь».
Никакие мои отповеди и замечания («Не повторяй чужих слов», «Зачем ты говоришь о том, чего не понимаешь!») не подействовали бы так, как отношение к этой Валиной слабости самих ребят.
– В сущности, «Спартак» играет довольно серо, – сказал он однажды, на свою беду.
Ох, и досталось же ему! На него дружно напустились и болельщики «Спартака» и болельщики «Динамо». В два счёта ему доказали, что в футболе он ничего не смыслит: не умеет отличить защиту от полузащиты, не знает игроков «Спартака» и вообще не знает состава команд и даже не знает, кто такой Хомич. Словом, злополучный Валя был уличён.
После этого случая пышные его фразы перестали производить на ребят какое бы то ни было впечатление.

О «РОДЕ СЛУЖБЫ» И ШКОЛЕ

В этот день я зашла к нашему директору Людмиле Филипповне: надо было ей показать план работы на третью четверть. Не успела она просмотреть и половину моего плана, как раздался настойчивый стук в дверь.
– Войдите, – сказала Людмила Филипповна.
Вошёл высокий, полный человек лет сорока: волосы его уже заметно поседели, движения были неторопливы и уверенны.
– Горчаков, – сказал он в ответ на вопросительный взгляд Людмилы Филипповны.
– Садитесь, пожалуйста.
Я поднялась, чтобы уйти, но Людмила Филипповна удержала меня:
– Посидите… Знакомьтесь; наша преподавательница Марина Николаевна Ильинская, а это – отец нашего ученика товарищ Горчаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81