ЧАСТЬ ВТОРАЯ
- Аня, не спотыкайся! Ведь ты большая девочка! Аня поднимает голову и смотрит на маму большими коричневыми глазами. Саше стыдно, что она разговаривает с девочкой сердито, но нынче ее сердит все: непрерывная Анина болтовня - ведь надо ей отвечать. И то, что Аня оглядывается по сторонам и спотыкается, - все, все сегодня сердит Сашу.
- Мама, купи! - говорит Аня.
Сама виновата: покупает дочке все, что попадается на глаза, апельсины, игрушки, - вот Аня и привыкла. К счастью, Аня любит все маленькое. Маленьких кукол, маленькую посуду, маленьких мишек.
- Купи! - говорит Аня.
На углу стоит женщина и продает цветы. Саша шарит в кармане, достает рубль и покупает букетик ландышей. Девочка несет его, вытянув вперед руку.
Люди оглядываются.
- Аня, опусти руку, - говорит Саша.
- Мама, ты сердишься! - отвечает Аня. - Почему ты сердишься?
- Я не сержусь, честное слово! И вдруг Аня останавливается и вздыхает:
- Мама, на руки!
Саша наклоняется и покорно сажает ее к себе на спину. Теперь она может идти быстрее. Лоб ей щекочет букетик ландышей.
- Мама, лети! - приказывает Аня.
На их языке это означает, что надо пойти быстрее, и Саша, вздохнув, ускоряет шаг.
Она почти бежит. Люди оглядываются, смотрят на девочек - одну взрослую, а другую маленькую, которая сидит на плечах у своей старшей сестры.
Из-под Сашиных сцепленных позади рук торчат два желтых начищенных башмачка.
- Я устала, - говорит Саша.
- У-у-у! - слышит она в ответ. - Это Аня изображает ветер.
Ну, раз так, Саша уже не смеет остановиться и бежит все быстрее. Спасибо милиционеру, который управляет потоком машин. Пожалуй, можно передохнуть.
Они стоят на перекрестке улицы. Близко, совсем близко от них легковая машина, у руля сидит человек, рядом - девушка. Машины остановились, руки водителя все еще лежат на баранке. И вдруг - нет, не может этого быть! водитель целует девушку. Нет, мне это привиделось, - думает Саша.
- Мама, ну! - говорит Аня. И взмахивает над Сашиной щекой букетиком.
Саша бегом пересекает площадь.
Не может этого быть, - думает она. Посреди улицы - и вдруг целуются. Сумасшедшие!
А Володя рассказывал, что во Франции очень часто целуются на улице. И это никого не удивляет.
- У-у-у! - вопит Аня, махая букетиком. Хорошо придумали китаянки или, кажется, индианки. У них
За спиной корзины, а в корзину можно посадить ребенка. Аня стала тяжелая. Ведь ей уже три года. А Саше двадцать два...
...Но что же это было такое, что так рассердило ее? Ага, вот оно. В больницу нынче пришли из кинохроники. В палату они явились с зажженными лампами. За ними шел главврач: нас отразят! Прославят на весь Советский Союз! - было написано у него на лице.
Отразят вот этого, с забинтованной головенкой. Маленькую кровать с сеткой. Вот эту тумбочку, на которую мама больного мальчика положила два апельсина. В свете ярких ламп апельсины как будто дрожат, а малыш, напугавшись, начинает орать.
- Сестра, займите ребенка! - строго говорит главврач. Саша подходит к мальчику и заслоняет его.
- Сейчас, - говорит она, - сейчас, дорогой. Сейчас они уйдут.
- Деточка, - говорит Саше кинооператор, - все это очень мило, но я попрошу вас отойти, нам надо снять ребенка... Ну и вас, пожалуй, но не спину, а, по возможности, профиль. Вот так, возьмите в руку стакан, чайную ложечку, улыбнитесь и скажите ему что-нибудь такое...
Саша слегка отстраняется, приоткрыв от негодования рот.
- Прекрасно! - вопит оператор. - Но едва Саша отступает, как ребенок начинает кричать с удвоенной силой. Он протягивает к ней руки, и, забыв о главвраче и о наглом кинооператоре, Саша видит перед собой только эти растопыренные пальцы и залитое слезами лицо.
- Ванечка, да что ты, зачем же ты плачешь! Ты же обещал не плакать!
- Кадр! - кричит оператор.
- Пропадите вы пропадом! - не своим голосом и не своими словами отвечает Саша. - Тут вам не куклы, тут дети! Василий Сергеевич, можете меня уволить, только сейчас же прекратите это безобразие!
Главврач ничего не успевает сказать.
- Прекращаю! - говорит оператор серьезно и обращается к доктору:
- Нельзя ли нам другую сестру? Постарше.
- Вы же говорили, - растерянно отвечает доктор, - самых молодых и самых красивых.
- Это верно! - легко соглашается оператор и улыбается Саше. - Но для съемок не противопоказан также хороший характер. Добрый, мягкий. Звукозапись не выдержит такого фольклора, как "пропадите вы пропадом".
Но звукозапись, оказывается, выдерживает все: крик детей, их плач. Все няни наперебой стучат ложками по тарелкам и кружкам. Киногруппа работает, и никто уже не обращает внимания на Сашу, которая, как наседка, мечется между своими ребятами. Никогда в жизни она не была так зла. Бюрократы! Подхалимы! Нахалы! - думает она
Разом и об операторе, и о враче, обо всех на свете. Чтоб к больным детям... Подумать только... Если бы дать ей власть, она выгнала бы всех с их аппаратами, с их спецовками на молниях, с их рыжими заграничными туфлями. Она развела бы костер и покидала бы их всех в огонь... Она бы, она бы...
- Ну, а теперь, напоследок, - говорит оператор, - мы все-таки запечатлеем эту молодую и сердитую особу. Вот так, хорошо. Положите руки на голову этому мальчику и, по возможности, улыбнитесь.
Саша задохнулась от ярости.
- Попрошу вас оставить палату! - сказала Саша таким голосом, будто она была не самой молодой в больнице сестрой, недавно окончившей медицинские курсы, а главврачом.
- Как вам будет угодно, - холодно отозвался оператор и, приводя в порядок свой аппарат, задумчиво сказал главврачу:
- Чрезвычайно вам благодарен!
Учтиво поклонился и, не глядя на Сашу, чуть покачиваясь на длинных ногах, вышел из палаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65