Калуга еще спит. Звенят птицы. Под ноги Саше шарахнулась курица.
- Почему она голубая?
- Ее выкрасили синькой, чтоб не спутать с соседской. А ты думала, это синяя птица?
Что ж, Саша не удивилась бы сейчас и синей птице. Ей чудится, будто она уже была здесь когда-то. Кажется, и закрыв глаза, она найдет здесь любую улицу, любой переулок, и дом Циолковского, и домик, где рос Андрей. Еще в Москве он рассказывал ей обо всем - о поляне, где пускал бумажного змея, о камышах у берега, где стояла его лодка.
Он рассказывал, и Саше казалось, что она слышит, как с тихим плеском отталкивалась лодка от берега, когда он уходил с Ваней Покатилиным на рыбалку. Саша видела аиста, который каждую весну прилетал к соседу на крышу. Она говорила:
- Это та улица, где ты заблудился? А тут вы с мамой подобрали голубя с подбитым крылом? Это здесь ты подрался с Ваней?
Она перепутала все улицы и переулки, но помнила все, что он рассказывал.
В одной руке Андрей нес их общий чемодан, другой держал Сашину руку, как тогда, в Нескучном саду. И ничто им здесь не мешало, никто на них не оглядывался. Вместе, вместе! Теперь они одни: вдвоем!
- Мой дом! - сказал Андрей и, взглянув на Сашу, повторил:
- Наш дом!
Они стояли у палисадника, и Саша увидела дом с осевшей кровлей, покосившийся, давно не крашенный. Только ставни голубые, веселые. А палисадник маленький, в глубине его пестрая клумба с анютиными глазками и рядом низкая деревянная скамейка.
Андрей отпустил Сашину руку и быстро, не оглядываясь, поднялся на крыльцо. Он толкнул дверь плечом, она отворилась. Будто забыв о Саше, он вошел в сени и окликнул:
- Ты спишь? Мы приехали!
Саша стояла на крыльце и не знала, как быть: идти ли за ним или ждать на пороге.
- Где вы, дитя мое? - услышала она, и старые руки обняли ее, над ней наклонилось сухое лицо, и лоб ей оцарапала щетина небритой щеки.
Николай Петрович был в украинской рубахе с расстегнутым воротом, на глазах поблескивали очки. Обняв Сашу за плечи, он повел ее в комнаты. Коридор обдал Сашу запахом квашеной капусты. Дверь распахнулась, и, раньше чем Саша успела разглядеть комнату, из-за стола неуверенно поднялась женщина. Лицо у нее было доброе, немолодое, на плечах цветастый платок.
- Елена Кирилловна, знакомьтесь, пожалуйста: это Саша, жена Андрея.
"Жена!" Как странно, будто впервые в жизни услышанное, прозвучало это слово.
Лицо женщины пришло в движение, полные щеки поплыли кверху, кожа у глаз собралась в морщины. Она улыбнулась:
- Здравствуйте! Будьте хозяйкой, - засуетившись, сказала Елена Кирилловна. - Да что это я! - она всплеснула руками. - Чаю, молочка с дорожки!
Она засеменила в кухню, и даже платок, сползший с плеча, выражал неуверенность и суетливость.
Елена Кирилловна собрала на стол и вдруг, поклонившись Саше, указала ей на место подле Николая Петровича.
- Хозяйкой, хозяйкой будьте! - повторила она. Отец вскинул на Елену Кирилловну виноватые, почти
Страдальческие глаза. "Почему? - подумала Саша. - Что его огорчает?"
Через открытые окна врывался в комнату летний день. От легкого ветра чуть постукивали незакрепленные ставни.
***
Разговор то и дело обрывался. Все были смущены. Елена Кирилловна разливала чай, накладывала в тарелки гречневую кашу, то присаживалась к столу, то снова выходила на кухню. И вдруг Саша подумала: кто она им? Все делает по-домашнему, по-родственному. Андрей рассказывал: какая-то женщина ведет у отца хозяйство, отец ухожен. Ведет хозяйство? Нет, наверно, Андрей говорил про кого-нибудь другого. А это - жена. Саша почему-то знала это твердо: жена, хоть отец говорил ей "Елена Кирилловна", а она ему "Николай Петрович".
Андрей же - Саша это тоже почему-то понимала - ничего не знал. И ей вдруг показалось, что она и старше его и умнее. На одну минуту, но показалось.
- Сашенька будет в маминой комнате, да? - спросил Андрей.
- А я там и прибрала уже, - с готовностью отозвалась Елена Кирилловна.
Андрей осторожно открыл дверь в соседнюю комнату. Саша молчала. Не понимала, а чуяла, что держит перед ним какой-то экзамен. А ну как сделаю не то, что нужно, не так посмотрю, не так скажу?
Все тут, должно быть, было как прежде. На стене висела большая старая фотография: женщина с ребенком на руках. На женщине - кружевная блузка с высоким, до подбородка, воротником и большой брошкой. Молодые глаза ее глядели странно, будто издалека. Но лицо милое, с чуть раздвоенным подбородком. А годовалый младенец совсем не похож на Андрея - толстый и смешной, в платьице, как у девочки.
На окне трепетала от ветра занавеска. Полы были чисто вымыты. Перед старым пианино стоял круглый вертящийся стул, рядом с кроватью - низкий ночной столик, покрытый чистой скатеркой, а на нем пузырьки с лекарствами. Пузырьки были старые, должно быть, те самые...
В комнате, переполненной солнцем, запахом сирени и свежей листвы, было что-то щемящее, печальное. В высокой чернильнице на письменном столе чернила высохли. Обои выгорели, кое-где отклеились, словно готовы были совсем отвалиться.
- Это ее книги... Вот эту книгу она очень любила - "Лгунишка". Это про девочку, ее прозвали лгунишкой. Когда-то она казалась мне скучной, а прошлым летом я перечитал - это хорошая книга. Хочешь, я подарю ее тебе?
А вдруг я прочту и мне не понравится? А соврать я не сумею, - со страхом подумала Саша. А вслух сказала:
- Спасибо.
Андрей осторожно открыл платяной шкаф.
- Давай разберем наше хозяйство, Сашенька.
Она вздохнула с облегчением и, сев на корточки, открыла чемодан, вынула свое платье и повесила в шкаф, где висели на плечиках два чужих платья. Саша старалась не смотреть на них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65