..
У дверей всхлипнула Дина:
– Зачем ехали от папани-мамани? Чего не хватало? Дом – полная чаша… Нет, отделиться хотелось. Вот и отделился…
– К чертовой матери Сахалин этот! – выкрикнул Рыбин, тряся укушенной рукой. – Хватит. Ни одного заступника нет. Все против. Пошли в порт, Дина… С первым пароходом – назад! На-за-а-ад!
– Ну и катись, – ответил отец и ступил на лестницу. Мама следом застучала черными туфлями на низких каблуках.
– Табак этот душу мне переел, – заявила она в спину отца. – Уйду рыбу солить на рыбозавод… Семен звал, да не соглашалась тогда, дура…
– Давно бы… – ответил отец.
Я подмигнул Ивао и пошел вслед за родителями.
Сверху глядела на нас бабушка. Она сжимала в правой руке увесистую кочергу. Из-за бабушки выглядывал Юрик. Он прижимал к себе банку с рыбкой.
– Теперь я знаю, что делать, когда начинается тарарам, – сказал он мне, показывая банку. Лучистый кружок закачался в ней. – Только закричали, я рыбку – к себе.
– Со мной никого не бойся. – Я подтолкнул его к корзине. – Считай, что со мной ты живешь на белом пароходе.
18
Мы валялись в песке перед баржей, когда на горизонте показался пароход. Сначала он чертил дымом черту на белесом небе с юга на север. Но вот черта стала изгибаться в нашу сторону. Пароход покатился в порт с синей горы.
Я пристально следил за ним из-под руки. Что-то мне в нем не нравилось. Я взял у Юрика одноглазый бинокль и настроил на пароход.
На передней мачте развевался белый флаг с красным пятнышком.
– Пароход за вами! – закричал я Ивао и Сумико.
Они приподняли головы. В черных волосах посверкивали слюдинки. У нас-то их не заметишь – волосы стали совсем светлые, выгорели. А лица одинаковые: что у них, что у нас – черные. Правда, у меня нос облез. Новая кожа на нем была лиловая и никак не загорала.
– Не уезжайте… А? – сказал Юрик, разгребая песок сдвоенными ладонями. Он рыл туннель до Японии. – Будем всегда вместе купаться и загорать.
Ивао перевалился на горячий песок, воткнулся в него подбородком и посмотрел на Юрика долгим взглядом. Сумико, улыбаясь, поворошила Юриковы волосенки.
– А если послать вам письмо в бутылке по морю, – сказал я, раскрывая альбом, – доплывет?
– Доплывет, – ответила Сумико. Она почти научилась выговаривать «л».
– До-пры-вет, – поддакнул Ивао. Он теперь обучался русскому. Мне было легко его обучать.
– А если кто-нибудь другой поймает бутылку? – спросил Юрик и опять засопел над туннелем.
– Передадут, – сказал я, медленно перелистывая альбом. – Верно?
– Верно, – ответила Сумико, заглядывая в альбом. Она знала, что я рисую картину с Семеном и у меня ничего не получается.
Передо мной мелькали наброски, карандашные портреты Семена. Чуть ли ни весь альбом был изрисован, а картина не получалась. Правда, отец недавно увидел одну зарисовку и сказал, что Семен похож. Отец попросил меня сделать большой портрет Семена по клеточкам. Но я ответил, что по клеточкам рисуют только халтурщики. Я так не могу. Мне надо, чтобы от картины щемило сердце… Может быть, я буду делать эту картину всю жизнь. Но я должен рассказать людям о Семене. А пока я заключил в бамбуковую рамку и повесил на стену рядом с фотографией деда карандашный портрет, что понравился отцу.
– Ну как, Япония еще не показалась? – спросил я брата.
– Я стану капитаном, – громко сопя над лункой, ответил Юрик, – и приплыву к Сумико на своем корабле.
– Думаешь, так просто через границу?.. – спросил я и провел борозду ребром ладони между ним и Сумико.
– На корабле будут пушки и пулеметы, – выпалил Юрик. – Тр-р-р… Ба-бах!.. – Его руки начали хватать мокрый песок из лунки и швырять в нас.
– А границу будет охранять Ивао! – закричал я, прикрываясь альбомом.
Это поставило брата в тупик. Он поднял руку с грушкой сырого песка и замер, наморщив лоб. Песок осыпался, и я увидел в руке у Юрика гранату. Ржавую японскую гранату сжимал Юрик пальцами, похожими на соевые стручки.
Я попятился назад, прикрываясь альбомом. Надо было кинуться к Юрику, отнять у него, гранату и выбросить в море. С японскими гранатами шутки плохи. По рассказам фронтовиков, они взрываются самым дурацким образом. А эта еще пролежала в песке столько… Однако я струсил. И Сумико была рядом, а я струсил. Видели бы ребята, как я отталкивался ногами, поднимая кучу песка. У меня внутри все отяжелело. А Сумико глядела на меня такими же глазами, как в тот раз, когда тонула. Она тоже испугалась, но сидела на месте. Только прикрылась рукой. Кожа сморщилась на ее плече и стала сизой.
– Юрик, – наконец выдавил я из себя, – не надо пугать…
Но он закатился смехом. Я видел маленький язычок в его горле. Юрик стал понарошку кидать в меня гранату.
Ивао шарил рядом со мной по песку. Он искал очки.
Нелепость пришла мне в голову: мы сейчас разлетимся на мелкие кусочки, а очки останутся. По очкам потом догадаются, что здесь были мы… Я повернул голову: неужели некого и на помощь позвать? Но помощь была рядом. Задыхающийся Кимура мелькнул мимо нас. Свои гэта он оставил на борозде, протоптанной в песке по моему почину. Хорошо, что Кимура бросил их. В этих деревянных колодках он мог опоздать… Юрик уж там, на гранате, сорвал какую-то проволочку – наверно, кольцо. И в это время Кимура схватил его за руку. Пальцы Юрика разжались. Кимура подхватил гранату и резко швырнул ее снизу в море. Сам сморщился, схватился за живот руками и присел.
Из воды, чуть дальше баржи, вырвался пенный столб. Взрыв слился с густым гудком японского парохода, который входил в порт.
Я уткнулся лицом в песок. В нос мне попала песчинка, и я чихнул. Корма баржи качалась на волне, поднятой взрывом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41