— повторял Моранж, и мне казалось, что голос его становится все глуше и глуше.
Вдруг он быстро наклонился к костру, который, угасая, взметнулся неожиданно кверху последним ярким пламенем.
Он схватил стебелек травы, еще не успевший обгореть, и стал внимательно его рассматривать. Через несколько секунд, пронзительно вскрикнув, он бросил его обратно в огонь.
— О! о! Вот так штука!
Покачиваясь, точно пьяный, он подошел к Эг-Антеуэну и указал ему на костер.
— Ведь, это конопля, а? Гашиш? гашиш? О! о! Вот так штука!
— Вот так штука! — повторил я, расхохотавшись.
Словно одобряя Нас, засмеялся тихим смехом и Эг-Антеуэн: Умиравший огонь освещал его закрытое покрывалом лицо и сверкал в его страшных, мрачных глазах…
…На минуту воцаряется молчание. Вдруг, быстрым движением Моранж схватывает туарега за руку.
— Я тоже хочу покурить! — говорит он. — Дай мне твою трубку.
Призрак невозмутимо исполняет просьбу моего спутника.
— Вот как! Европейская трубка…
— Европейская трубка, — повторяю за ним и я, становясь все веселее и веселее.
— С монограммой М. Какое совпадение… М— капитан Моранж.
— Капитан Массой, — спокойно поправляет его Эг-Антеуэн.
— Капитан Массой! — восклицаем в один голос Моранж и я.
И мы снова смеемся.
— Ха-ха-ха!.. Капитан Массой!.. Полковник Флятерс… Колодец в Гараме. Его убили, чтобы завладеть его трубкой, вот этой самой… Ведь, капитана Массона убил Сегейрбен-Шейх.
— Да, Сегейр-бен-Шейх, — отвечает туарег, не изменяя ни на секунду своему спокойствию статуи.
— Капитан Массой отделился от каравана вместе с полковником Флятерсом, чтобы определить местонахождение колодца, — говорит Моранж, разражаясь хохотом.
— И в это время на них напали туареги, — прибавляю я, задыхаясь от смеха.
— Один из хоггарских туарегов схватил за узду коня капитана Массона, — говорит Моранж.
— А Сегейр-бен-Шейх держал лошадь полковника Флятерса, — подсказывает Эг-Антеуэн.
— Полковник хотел вложить ногу в стремя, но в то же мгновение Сегейр-бен-Шейх ударил его саблей, — говорю я.
— Капитан Массой выхватил свой револьвер и выстрелил в Сегейр-бен-Шейха, снеся ему три пальца с левой руки, — прибавляет Моранж.
— Но, — заканчивает невозмутимо Эг-Антеуэн, — Сегейр-бен-Шейх взмахнул саблей и разрубил капитану Массону череп…
Произнеся эти слова, он тихо смеется беззвучным и самодовольным смехом. Угасающий костер освещает его лицо. Мы видим его черную блестящую трубку. Он держит ее в левой руке. На ней один… только два пальца. Странно, что до тех пор я не замечал этой подробности.
Моранж тоже обращает на это внимание, ибо, разразившись громким хохотом, он доводит до конца рассказ Эг-Антеуэна: — А разрубив ему череп, ты его ограбил и завладел его трубкой. Браво, Сегейр-бен-Шейх! Сегейр-бен-Шейх не отвечает. Но чувствуется, что он очень доволен. Он продолжает курить. Я слабо вижу его черты. Огонь костра бледнеет, огонь погас… Еще никогда я так не смеялся, как в этот вечер. И Моранж тоже, я в том уверен. Может быть, он позабудет о своем монастыре…
И все это только потому, что Сегейр-бен-Шейх похитил у капитана Массона его трубку… Верьте после этого духовному призванию!..
И опять эта проклятая песня: «А седьмая — мальчик одноглазый». Трудно себе представить более бессмысленные слова. Как забавно, не правда ли? Мы сидим вчетвером в пещере… Я сказал — вчетвером? Нет, нас — пятеро, шестеро… Нас — семь, восемь… Не стесняйтесь, мои друзья. Что такое? Куда все девались?.. Наконец-то я узнаю, какой вид имеют здешние духи, разные гамфазанты и блемиены… Моранж говорит, что у блемиенов лицо — посредине груди. Ну, значит, тот, который хочет меня схватить, — не блемиен. Вот он тащит меня вон из пещеры. А Моранж? Я не хочу, чтобы его забыли…
Но о нем не забыли: вон он сидит, я вижу, на верблюде, выступающем впереди того, к которому привязан я сам. Они хорошо сделали, что привязали меня, — иначе я, наверное, скатился бы вниз. Эти демоны совсем уже не такие плохие черти. Но когда же мы, наконец, доедем? Мне так хочется растянуться. Заснуть! Мы только что миновали, должно быть, O4ejilj» длинный и узкий проход, а потом вышли на свежий воздух. А теперь мы опять вступили в какой-то бесконечный коридор, где можно задохнуться. Снова показались звезды… Как долго будет тянуться это странное путешествие?..
Ах, свет!.. Может быть, звезды… Нет, именно — свет!..
Это — лестница… честное слово, лестница, высеченная как будто в скале, но все-таки лестница… Не понимаю, как могут верблюды… Но это совсем не верблюд: меня несет человек.
Он весь в белом, — но это ни гамфазант, ни блемиен…
Моранж, должно быть, очень сконфужен со всеми его историческими догадками, которые ни на чем не основаны…
Повторяю вам: они ни на чем не основаны. Славный Моранж! Как бы его гамфазант не уронил его с этой бесконечной лестницы… Что-то блестит там, на потолке… Ну, да, это лампа… медная лампа, какие бывают в Тунисе… А вот опять ничего не видать. Но мне это безразлично: теперь я лежу и могу заснуть. Какой глупый день!.. Послушайте, господа, — вы напрасно меня вяжете: уверяю вас, что я не имею ни малейшего желания бежать от вас на парижские бульвары…
Опять темно. Кто-то уходит. Тишина…
Но только на одну минуту. Рядом разговаривают. Послушайте, что они такое говорят!.. Нет, это невозможно!..
Ведь, это звон металла, а этот голос… Знаете ли вы, что он выкрикивает, знаете ли вы, что кричит этот голос, и притом с выражением привычного к этому делу человека? Он кричит: — Делайте вашу игру, господа! Делайте вашу игру!
В банке десять тысяч луидоров! Делайте вашу игру, господа!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70