Ударить ножом в грудь белую? Выстрелить из ружья или пистоля в такое тело? Даже если Ермаком Тимофеевичем зовешься и прослыл жестокостью среди всех, кто приказов атамановых ослушался, – наказать Марьянку за то, что девка она, а не какой-то там оголец Борька, казалось чем-то невозможным даже для Ермака.
– Возвращайся в лагерь, – приказал он, придерживая здоровой рукой раненую. Та предательски дрожала.
– А что с Иваном Матвеевичем станется? – настойчиво спросила Марьяна.
Она спрятала кинжал за пояс, подхватила неизменную красную шапчонку.
Лупин все еще таился в засаде. Вокруг раздавались беспрестанные стоны раненых. Они умирали, и никто не шел к ним на помощь. У кого были еще силы, те ползли по траве, к реке ли, к лагерю ль, в котором вовсю хозяйничали казаки, зажигались костры.
Монахи из Успенской обители ставили большой алтарь, чтобы поутру отслужить благодарственный молебен.
И одного только Вакулы Васильевича им в помощь по-прежнему не хватало. Он благодарственный молебен по случаю победы на свой собственный лад служил… Семнадцать татарочек! Отца Вакулу покорила их ласковость и искусство страсти нежной, их гибкие тела, от которых устать, что пред Богом согрешить, страшно.
– Нет, что за пройдоха, этот князек Таузан! – ворчал радетель душ казачьих перед Господом. – Иметь такой гарем и в силах оставаться, чтоб на коне скакать! Молодец мужик!..
Ермак молчал. Схватился за плечо Марьянки и почувствовал, что боль отдается даже в ногах.
– Поищем Лупина! – сказал он и пошатнулся. – Он стрелу снимет.
– Что будет с Иваном? – упрямо повторила Марьяна.
– Мне подумать надобно… с Богом посоветоваться…
– Это не ответ, Ермак!
– А что ты хотела бы услышать?
– Он – друг тебе и другом навсегда останется!
– Друг? Да он пошел против законов казачества, взял с собой в поход бабу!
– Я была его добычей, когда вы сожгли Новое Опочково!
– Но он умолчал об этом. Он два года лгал мне! – Ермак тяжело дышал. Его движения стали замедленнее. «Если стрела была отравлена, – подумал он, – мне и до лагеря не дотянуть. Даже Лупин с ядом не справится. Что будет с моими казаками? Сможет ли Машков их дальше по Мангазее провести? Он – воин смелый, но атаман ли? Чтоб Сибирь завоевать, ум надобен…»
– Он лгал лишь потому, что защитить меня хотел! – воскликнула Марьянка. Она скинула руку Ермака с плеча и отступила на пару шагов. Без ее поддержки Ермак пошатнулся и с трудом удержался на ногах. – Так это ли преступление?
– Казак…
– Казак! Казак! Есть только Бог на небесах и казаки на земле, а всех остальных как будто не существует вовсе! Али ты не человек, Ермак Тимофеевич?
– Поди сюда и помоги мне… – хрипло дыша, попросил Ермак.
– Нет!
Он глянул на девушку так, словно постичь не мог, что кто-то способен еще на свете сказать ему «нет».
– Ну, и без тебя доберусь! Черт бы тебя побрал! – выкрикнул Ермак с обидой. Сжал зубы и качнулся вперед, прекрасно понимая, что сможет сделать лишь пару шагов, и его силы подойдут к концу. Лагерные костры казались ему сейчас недостижимой мечтой, голоса казачьи доносились откуда-то издалека, словно прибой морской.
«Если все это из-за яда, то я погиб, – понял Ермак. – Погибла моя тысяча, попы, охотники, толмачи, приказчики строгановские. Пропала тогда навеки Сибирь для царя – кто ж еще сможет покорить-то ее?»
Атаман замер.
– Оставь меня одного, Борька или как там тебя, – прошептал он. – Убирайся! Позволь атаману твоему умереть спокойно…
– Я уже спасла тебе жизнь когда-то, – отозвалась Марьянка. – Могу и сейчас. Но если уж вздумаю спасать еще раз, то награды взамен потребую!
– Убирайся! – прорычал Ермак.
От реки приближалась маленькая группа казаков. Они поймали маленьких татарских лошадок и чувствовали себя сейчас самыми счастливыми людьми на свете, громко горланя какую-то песню. Во главе небольшого отряда погонял конька Машков. Сидеть в седле казалось ему более почетным, чем лететь в облаках вместе с ангелами господними, и плевать на обещанное попами вечное блаженство…
– Иван сейчас будет здесь! – спокойно сказала Марьяна.
Лупин в три погибели съежился за тушей убитой лошади, мечтая только о том, как бы в тень по волшебству какому превратиться. Ну, на худой конец – в воина падшего на поле битвы, вон их здесь сколько лежит.
Ермак собрался с силами, лишь бы не упасть. И медленно повернулся навстречу казакам. Машкова он не видел… слышал только его громкий голос.
– Я по-прежнему останусь Борькой, – сказала, как приказала, Марьянка, – а Иван Матвеевич все так же будет твоим другом и помощником первым. Ничего не изменится до тех пор, пока Сибирь нам не покорится и пока не станем мы мужем и женой пред Богом.
– Я бабьих приказов не слушаюсь! – озлобленно выкрикнул Ермак.
– А это не приказ, просьба это нижайшая, Ермак Тимофеевич. Я умоляю тебя… На колени б пред тобой упала, если бы казаком не была! О Сибири подумай… Тебе великое предначертано, а ты со мной из-за ничего рядишься!
Задели ее слова Ермаково сердце или нет? Атаман обернулся к Марьянке и протянул к девушке здоровую руку.
– Помоги мне! – попросил он тихо.
– Так останусь я Борькой?
– Да.
– А Машков?
– Я постараюсь забыть обо всем.
Она вновь подошла к нему, подхватила и потащила по степи. Марьяна верила Ермаку, хотя девушке и не понравилось, как он сказал о том, что постарается забыть. Постарается… как дверь в избу открытая, через которую всегда сбежать можно.
Машков проскакал мимо, так и не заметив их в сумерках. Он во всю мочь горланил песню, болтал ногами, счастье ослепило его настолько, что мир вокруг и не интересовал его вовсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66