Вот и маршировали мимо в гробовом молчании. Не удостаивая артиллерию и взглядом. Даже слова в поддержку не сказав.Да нет, не картина все это, не часть триптиха надуманного, пекло сие адово. Молчат людишки, не помогая друг другу ничем, страдают и еще много страдать будут. Каждый лишь о собственной выгоде думает, о собственном брюхе и о собственной чести. И, в конце концов, не будет им пути.Фаддея передернуло до дрожи, да не только потому, что ему дождь ледяной за шиворот затекал. Что он делает, с кем идет плечом к плечу? Ведь он им чужой, а они – ему. Враги они ему, а он с врагами супротив своих же выступает.Дружбу тут водили лишь до тех пор, пока в одной лодчонке утлой сидели. Пили вместе, смеялись, терпя вместе много дурного. Все это соединяло их. Но что будет, если кто-то из них в дерьме увязнет, как та пушка? Кто бы дальше пошел, а кто помочь остановился? Ну, в Мишеле он еще уверен, даже в Цветочке, коли тот совсем из сил не выбился. А вот с Дижу никогда не знаешь, поможет ли, хотя именно ему он верил больше всего. Но как быть с остальным батальоном? Да уж точно мимо бы молча прошли, в этом Фаддей был уверен.Здесь все сплошное лицемерие. Они в аду. И каждый в преисподней думает только о себе.А он сам как же? Насколько сам он изменился с того январского дня, когда решил бросить учебу в Геттингеме и вернуться на родину? Он не хотел сдаваться, не хотел отказываться от того, во что верил. Но знали ли Мишель, Цветочек и Дижу, что могут на него положиться? И могут ли?Завязшая в грязи пушка напомнила ему историю доброго самаритянина. Ведь еще немного, и он бы остановился, искушаемый желанием броситься на помощь пушкарям. Но именно ему, Фаддею, этого и нельзя: пушку-то ту тащат по русским палить…А ведь мимо Безье он пробежал. И вот теперь тот мертв. И никто о нем не спросит, разве что лейтенант поутру при побудке.Команда становиться на привал вырвала его из плена невеселых мыслей. Наконец-то!Они скучились на опушке. Рядом с ним был Мишель, Дижу он тоже видел, а вот где Цветочек? Нигде бедняги не видать.– Ты дурня нашего не видел? – обеспокоенно спросил Мишель. – Люди добрые, предчувствия у меня нехорошие. Выдержал ли он пеклище такое?Фаддей молча кивнул, смахнул с лица капли дождя. Булгарин и хотел что-то сказать, да только сглотнул судорожно и еще раз головой мотнул.– Ты тут оглядись! – сказал, наконец, – а я пойду, поищу его.Мишель исчез в пелене дождя. Фаддей тоже принялся беспокойно перебегать от одного товарища к другому, заглядывая им в лица. И всюду словно ударялся больно об отупевшие взгляды, о замученные усталостью лица. Но ни один из этих взглядов не принадлежал Цветочку.И тут он увидел тощую тень, вжимавшуюся в дерево.– Цветочек? – крикнул Фаддей. – Цветочек, это ты?Тень шевельнулась.– Да? – слабо прозвучало в ответ. – Булгарин?Фаддей вздохнул облегченно.– Да, я это, – отозвался он, бросаясь к Цветочку. Лицо того было только бледным пятном неимоверного страдания.Фаддей похлопал камерада по плечу.– Все-таки мы выкарабкались, правда?Цветочек кивнул. А потом внезапно свесил голову, скрыл лицо в ладонях и тихонько заплакал.– Я… я больше не могу.Он больше и в самом деле не мог.«Вот и этот готов попрощаться с этим миром!» – ужаснулся Фаддей.Булгарин робко погладил друга по голове.– Ты уже смог, дурень! Ты выкарабкался, а хуже, чем сегодня, уже больше не будет.Цветочек кивнул и попытался сдвинуться с места. Фаддей еще раз ободряюще похлопал его по плечу.Все-таки все они сдюжили – и Дижу, и Мишель, и Цветочек, и он сам. Сколько других солдат осталось валяться в придорожных канавах, Булгарин не знал. Он об этом и не думал даже. Те, что были важны для него, все же уцелели. Пока.
…Они вошли в поместье его родителей. Опустевшее поместье, которое он помнил иным, в котором так любил бывать в раннем детстве. И вот теперь в него вошли солдаты Великой Армии разбойного корсиканца. И он – с ними, не гостем долгожданным, а врагом, готовым убивать, жечь, глумиться…Фаддей поправил кивер и двинулся к конюшне. Отодвинул деревянную задвижку и проскользнул внутрь.Все так же где-то под крышей суетятся ласточки, обустраивая свое гнездо, все так же пробивается сквозь щели смутный свет дня. Пыль, неподвижно висевшая в воздухе, отдает серебром. Все так же. И почему-то сразу становится трудно дышать.Булгарин жадно втянул в себя воздух. Домом, домом пахнет – прелым деревом, пылью, грязью. Фаддей осторожно огляделся. Правильно, враги все так должны оглядываться, а не то их мигом из засады-то и прищучат. Нет у тебя больше дома, камерад!Он тихо двинулся в дальний угол конюшни, где на крючьях висели седла и упряжь, вжался лицом в седло, стянул кивер и провел рукой по волосам. Эко отросли-то, и сальные какие. Грязным врагом проник в дом, теперь чужой дом. Дом, все секреты которого он почему-то знает.Фаддей разворошил сапогом кучу соломы на полу, открывая крышку лаза. Там точно есть овес. И осторожно спрыгнул в погреб. Ага, так оно и есть! Во камерады обрадуются!Он запустил руку в один из мешков. А повезло-то еще больше – мука, самая настоящая мука, не один лишь овес! Булгарин отряхнул руки. Враг, враг ты и есть, родное поместье на разор пустил……Дижу попыхивал трубочкой у конюшни.– Однажды нам отомстят за то, что мы творим! – с горечью сказал ему Булгарин. – За все! И куда как страшно отомстят! Это я тебе обещаю! Сейчас, кажись, мы в победителях числимся, но трепещи, ежели окажемся в проигравших. Отплатят нам тогда той же монетой. Уж будь уверен!Дижу молча выколотил о сапог трубку, вновь набил табаком.– Ну, и что ты там нашел, великий следопыт? – спросил невозмутимо, не удостоив Фаддея даже взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61