И только в потолке было прорублено круглое отверстие, через которое и падал в помещение свет дня.Более чем скромная обстановка… кровать, два стула, стол, пара железных крюков в стене для одежды. Скорее уж тюремная камера, чем жилое помещение. Холодов присел на кровать, и мысли привычно завертелись каруселью вокруг Вероники.Что происходит, господи? Или эта комната – предбанник иных событий, куда более страшных и мрачных? За ним придут, чтобы отвести в клетку или… сразу уж к жертвеннику?Он пробудил нежеланную, невысказанную любовь богини и проигнорировал ее чувство… так разве ж такое прощают?Шорох за массивной дверью насторожил Алексея. Инстинктивно он вжался в стену, готовый к бессмысленному, но отчаянному сопротивлению. Они пришли за ним. Быстро же! Видимо, запас клеток у них здесь просто не ограничен. Интересно, а чего он еще мог ожидать?Жалость к маленькому принцу Мин-Ра внезапно захлестнула его с головой. Он знал, что будет с мальчиком, знал, что в один из дней боль доведет того до безумия. И никто не сможет помочь ему, пока смерть не освободит Мин-Ра из пут бесконечно жестокого мира. От остеомы он не умрет, потому что добренький боженька превратит ее в остеомиелит, а тот – если не лечить, конечно, – закончится сепсисом.И мальчик с головенкой ангела умрет, потому что его мать ненавидела из любви к мужчине. Ребенок с длинными белокурыми локонами и голубыми глазенками…Дверь подскочила в петлях и распахнулась настежь, ударившись о каменную стену. Солдаты в чешуйчатых одеяниях выстроились вдоль стен, как на параде.«С какой же помпой они все здесь делают, – мелькнула в голове Холодова горькая мысль. – Как на казни какой-то, только вот барабанного боя не хватает. Хотя, может, барабанщики на улице ждут…»Он даже не понял, кого видит на пороге. Его захлестнуло нечто небывалое, огромное. Захлебнулись слова, дыхание, сердце и рассудок. В комнату вбежали люди… они протягивали к нему руки, похлопывали по спине, чьи-то губы касались его лица, чьи-то глаза глядели на него счастливо… чьи-то голоса, которые он никак не мог узнать, в отчаянии бились в его уши… и вновь эти губы… поцелуи… слезы… его лицо совсем намокло от этих слез… кто-то висел у него на шее… и вновь этот голос… этот голос… Такой живой.– Лешик! Лешик! Дорогой мой! Лешик… – и губы… и поцелуи… и слезы… и лицо, видное, как в тумане…Алексей пошатнулся, понимая, что сейчас умрет, что его сердце сейчас остановится уже навсегда, что горло сдавило и не хватает воздуха. Что он ослеп, что он нем, как мир в первые дни творения.И Холодов сказал:– Ника! О, господи, о, господи… Ника!А потом умерли и эти слова. Потому что ее губы нежно прижались к его губам. Глава 15ЦАРИЦА И ЖЕНЩИНА Им дали время насладиться долгожданной встречей. Они нежно обнимали друг друга, шептали что-то ласковое, слова надежды и отчаяния, слетавшие с губ вместе с прерывистым дыханием. Все остальные из пленников старательно отводили глаза в сторону и молчали. Наконец, Павел устал от томительной тишины.– Ну, и как ты смог добиться всего этого, Леха? – спросил он. – Когда нас выводили из клеток, мы уж думали, все, пришел конец. Наш друг Алик, человек стойкий и до беспредела мужественный, и то чуть не лишился рассудка от страха.– Простите, – оказавшись на земле, Шелученко вновь успокоился. – Я знаю, что вел себя отвратительно. Но тот ужас… я же не хочу умирать… я…Холодов крепко сжал руки Ники. Она горько всхлипнула и прижалась лицом к его груди. Алексей потерянно отвел глаза. За спиной Савельева стоял незнакомец. Бледный, с осунувшимся измученным лицом и запавшими глазами. Светлая бородка уже порядком «проклюнулась» на его подбородке и впалых щеках.– Ах да… – очнулся Павел от столбняка. – Совсем забыл! Это – наш пятый мушкетер: Брет Филиппc собственной персоной. Переводчик. Гид. В пустыне его прихватил приступ малярии. А жрецы Мерое спасли ему жизнь.Брет Филиппc подошел к Холодову, пожал новому знакомцу руку и улыбнулся.– Спасибо, – лаконично проронил он.И все. Кто живет в Судане, здорово теряет в эмоциях. И мало чему удивляется.– У этих ребят в «домашней аптечке» есть действительно удивительные лекарства, – улыбнулся Савельев. – Они Филиппса дня за два на ноги поставили. И все соками растений с такими красивыми названиями, что просто дух захватывает. Послушай только! «Бальзам Луны», «Кровь Солнца», «Жидкая тень ночи» и так далее и тому подобное. Надо по возвращении нашим Брынцаловым подсказать – им-то, делягам, романтики как раз и не хватает…Фу, вот ведь язва… вечно надо всем и вся издевается. И никто ведь не видит тихую боль в Пашкином сердце. Только он, Холодов, знает, как умирала его самая последняя надежда на счастье. Без шанса на спасение.– Ну, что, резать будем или пусть живет? – горько поинтересовался Павел. И голос дрогнул.– Может быть… – Алексей ласково погладил Нику по голове и обнял. Она съежилась в его объятиях, словно маленькая, насмерть перепуганная девочка. Все ее мужество, вся сила, невероятная сила, были смыты потоком слез.– То есть как это «может быть»? – Савельев в ужасе глянул на бывшего однокурсника. – Неужели Мин-Ра… неоперабелен?– Не думаю. Хотя рентгена-то здесь нет. Тю-тю.– Так чего ты боишься, Леш? А ведь ты боишься…– Форс-мажорных обстоятельств, Паш. Должен же я убедиться для начала, что буду оперировать в… «стерильной» обстановке.– Могу поклясться, что – да! Мы сейчас живем за несколько тысячелетий до Рождества Христова, но у Домбоно и его жрецов очень даже современное операционное отделение.– Я еще посмотрю, какое оно современное.– Холодов! – Павел вмиг посерьезнел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69