Скоро прибежало их к лагерю немало, пришли и их старшины. Мужики, когда явилась усмайцев целая орда, за ружья, понятно, схватились, но Беньёвский, мужиков стыдя, показал им на безоружность усмайскую, а после приветливо руку поднял и пошел к старшинам. О чем уж он там с ними толковал, мужики не слышали, только позвали старшины нескольких своих помощников, а через минуту половина всех усмайцев куда-то убежала. Явились, впрочем, скоро, таща на себе корзины с зерном, с рыбой свежей, которой никто из мужиков никогда не видывал, с апельсинами, лимонами, померанцами, цитронами, орехами кокосовыми и другими чудными плодами. А подносили свои корзины усмайцы прямо к палаткам русских, улыбались приятельски, кланялись и в сторону скорее отходили, чтобы своим товарищам возможность дать поулыбаться да покланяться. Но мужики, с улыбками приятными да поклонами уже знакомые, не только не улыбались и не кланялись усмайцам, но даже к корзинам их не прикоснулись, пока сам предводитель не подошел да не разъяснил резонно и убедительно, что сии дары лишь от одного добросердечия странноприимного усмайского народа, и надобно, чтобы не обидеть их, дары принять. Но мужики в добросердечное такое доброхотство уже не верили, поэтому хоть и приняли все подношения, к великому удовольствию простодушных усмайцев, но опосля, когда стемнело, разобрались, что куда девать. Всю рыбу диковинного вида, признав ее за непременно вредную для российского здоровья, закопали в песок поглубже. Зерно по внимательному рассмотрению и осторожному раскусыванию признали ячменем обыкновенным, поэтому на другой день его смололи и выпекли лепешки. Плоды решили съесть, но только не кокосовые орехи, молоко которых на вкус признали гадким и вылили в песок подальше от палаток. Побоялись есть и плоды престранного, невиданного сорта – с тыкву небольшую, но толстой кожурой покрытые, так что по снимании этой кожуры оставалась сердцевина не больше яблока размером, желтого цвета цитронного. Ввиду непривычности формы тот плод решили мужики отдать на пробу офицерам, как будто в дар. Первым попробовал Хрущов. Все ожидали, что он помрет, но гвардеец бывший отнюдь не помер, а забрал у мужиков все остальные такие же плоды, признав их пользительными для своей натуры. Оказалось, что усмайцы принесли еще и своего вина в сухих долбленых тыквах, но мужикам оно и на понюх не досталось, а все перехватили офицеры, которые пировали в своей палатке всю ночь, а мужикам приказали стоять в карауле. Господа оглашали окрестности громогласным пением, божились, что лучше, чем усмайцы, они народа не видели, а Хрущов пытался даже пойти на поиск местных хорошавок, а потом наняться на усмайскую военную службу, но его удержали лишь уверением, что на острове усмайском нет войска. К утру стали выбегать из палатки офицеры один за другим к кустам соседним, повредив себе сильно то ли вином усмайским, то ли чудными плодами с толстой кожурой. Мужики, плодов не евшие, а поэтому неприятностью и не задетые, стоя у палаток под ружьем, глядели на мучившихся офицеров и негодовали, полагая, что они отравлены туземцами. А посему, когда в лагерь вновь пришли усмайцы, от плодов решительно отказались и потребовали заменить их сорочинским пшеном, что хозяева острова исполнили с большой охотой и удовольствием.
Когда же все насытились, с интересом поглядывать стали на цветные халаты туземцев, азямы, да на шляпы их, из легкой травы сплетенные. Мужики, хоть и льнули к ним усмайцы для ласковой беседы, только башками мотали – ни бе, ни ме по-вашему не разумеем – да поскорее отходили. Но господа посмелее оказались. Скоро Винблан, Хрущов и Панов щеголяли в халатах усмайских и в плетеной навроде лаптей обувке, головы же туземными шляпами покрыли. Но наряды их сильно не понравились прибывшему с галиота адмиралу, который, осердясь, даже сорвал с головы Хрущова шляпу и нещадно потоптал ее ногами. Успокоившись, сказал, что срамить самих себя он подчиненным своим права не дает, и все трое в унынии пошли в палатку и там с неудовольствием в прежнее платье обрядились.
Пробыли на том прекрасном, гостеприимном острове до тридцать первого числа июля, наделав много сухарей в запас, но далеко от лагеря старались не ходить. Хватило и того, что раз пять повстречали близ своих палаток предлинных гадов, а тихонького Михаилу Перевалова укусил в босую пятку паук преизряднейших размеров, которого лекарь Мейдер по убитию твари и после тщательного рассмотрения признал за скорпиона. К тому ж всем ночью спать мешал ужасный, жуткий рык звериный – тигра или барса голос. Поэтому команда к отплытию мужиками всеми встречена была с немалой радостью, словно избавлялись от опасности какой-то, грозной и неминучей. Провожать снимавших свои палатки мужиков вышли человек до двухсот усмайцев, подарков надарили, печальны были очень. Но мужики ухо востро держали, помня, что наперед калачи несут, а уж опосля крапиву, так что ружей из рук не выпускали. Но когда уж отплыл от берега ялбот, видя, что машут им руками, стоя по колено в воде, тихо говорили меж собой:
– А что, робята, вроде бы покладистый народ усмайцы.
– Да, покладистый навроде, не злой.
Но Игнат, отчего-то раздраженный, хмурый, на мужиков прикрикнул:
– Ты там греби-погребывай! Не злой! Таперя не злой, так опосля обозлится! Япошки попервой тож друзьячили с нами, а под завязку за шиворот нам наблевать решили. Я уж не знаю, робя, будет ли вобче нам за морем удача. Больно уж рыла тут у жителей противные. Разве могут нас таковые терпеть?
И мужики, искоса поглядывая на берег, где стояли тихие, ласковые усмайцы, махавшие им руками, тяжело вздыхали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115