– Она была беременна, – задумчиво сказал я.
Ильман потянулся и зевнул.
– Да, – сказал он. – Хочешь знать, что они ели на обед?
– Нет, – решительно сказал я. – Лучше расскажи мне о сейфе. Он был открыт или закрыт?
– Открыт. – Он помолчал. – Послушай, это очень интересно, ты ведь не спросил меня, как его открыли, на основании чего я делаю вывод: ты уже знаешь, что сейф был в полной сохранности, только обгорел. Если сейф вскрывал злоумышленник, то это был человек, который знал, как с ним обращаться. Ясно, что сейф фирмы «Штокингер» голыми руками не возьмешь.
– На нем сохранились отпечатки пальцев?
Ильман покачал головой.
– Он сильно обгорел, и никаких отпечатков не осталось.
– Значит, можно считать, – сказал я, – что непосредственно перед смертью супругов Пфарр в сейфе лежало то, что там лежало, и сам сейф был заперт.
– Очень вероятно.
– Тогда возможны два варианта развития событий. Первый: профессиональный взломщик вскрыл сейф, а потом убил их обоих. Второй: сначала их заставили открыть сейф, затем приказали лечь в кровать, и только потом прозвучали выстрелы. Но как бы ни развивались события, профессионал никогда бы не оставил дверцу сейфа открытой.
– Если бы он не хотел, чтобы все думали, что сейф вскрыл непрофессионал, – парировал Ильман. – Мне кажется, что они оба спали, когда в них стреляли. Угол, под которым пули вошли в их тела, свидетельствует о том, что они лежали. Если человек находится в сознании и замечает направленный на него пистолет, он, скорее всего, инстинктивно примет сидячее положение. Отсюда я делаю вывод, что твоя версия о том, что их заставили открыть сейф, угрожая пистолетом, ошибочна.
Ильман посмотрел на часы и допил пиво. Похлопав меня по плечу, он сказал с неожиданной сердечностью в голосе:
– Как хорошо, что мы встретились, Берни! Я словно вернулся в старые добрые времена. Как приятно говорить с человеком, которому не приходит в голову пользоваться прожектором и кастетом в процессе расследования. И все же, хотя я привязан к своей работе, но скоро мне придется расстаться с Алексом. Наш замечательный рейхскриминальдиректор Артур Небе увольняет меня, как уволил уже многих старых сотрудников.
– Я и не знал, что ты интересуешься политикой, – сказал я.
– А я политикой не интересуюсь, – ответил он. – Но именно так Гитлер и пришел к власти – в этой стране было слишком много людей, которым было абсолютно все равно, кто там у руля государства. Самое смешное, что сейчас меня это волнует еще меньше, чем раньше. Я оказался в одном бандитском фургоне с этими «мартовскими фиалками», и теперь они меня оттуда выбрасывают. Это так, но я не жалею об этом. Я устал от этой вечной грызни между Зипо и Орпо – кому из них должно подчиняться Крипо. Я, когда готовлю отчет о вскрытии, не знаю, нужно посылать копию в Орпо или нет, и это меня страшно раздражает.
– А я думал, что работу Крипо контролирует Зипо и Гестапо.
– В высших эшелонах власти это действительно так, – подтвердил мои слова Ильман, – но на среднем и низшем уровнях сохранились прежние порядки. На муниципальном уровне местные полицей-президенты, входящие в состав Орпо, также контролируют работу Крипо. Однако поговаривают, что руководитель Орпо негласно оказывает поддержку тем полицей-президентам, которые вставляют палки в колеса этим громилам из Зипо. Такая ситуация устраивает президента нашей берлинской полиции. Он и рейхскриминальдиректор Артур Небе ненавидят друг друга лютой ненавистью. Не скучно, правда? А теперь, если не возражаешь, я должен идти.
– Интересные дела творятся у нас в полиции.
– Поверь мне, Берни, тебе повезло, что ты во всем этом не участвуешь. – Он приветливо улыбнулся. – Но дальше может быть еще хуже.
Информация, которую я получил от Ильмана, обошлась мне в сотню марок. Я всегда считал, что за сведения, которые ты получаешь, надо платить. Но в последнее время мои расходы в процессе расследования что-то уж очень выросли. Впрочем, это легко объясняется – все дорожает, и коррупция в той или иной форме сверху донизу пронизывает это государство. Придя к власти, нацисты стали трубить на всех углах о том, что политические партии времен Веймарской республики были насквозь продажны, однако продажность этих партий не идет ни в какое сравнение с коррумпированностью нацистов. Все знают, что творится в правящей верхушке национал-социалистов, поэтому остальные считают, что и им тоже что-нибудь должно перепасть. Все подряд – и я тоже не исключение – давно забыли о былой щепетильности в делах. Мы попали в такую ситуацию, что почти уже не замечаем коррупции, и когда нам нужны продукты, которых нет в магазинах, мы покупает их у спекулянтов, а если нам необходимо содействие государственного чиновника, мы, не задумываясь, предлагаем взятку.
Глава 6
Когда я очутился на улице, мне показалось, что весь Берлин сорвался с места и спешит в Нойкельн на представление, которое дает Геббельс. Не всем, конечно, посчастливилось попасть в зал и своими глазами лицезреть Великого просветителя немецкого народа, но партия позаботилась и о них. Она сделала все, чтобы граждане могли насладиться хотя бы звуком этого голоса, в котором слышалось то мягкое, обволакивающее пение скрипок, то грозный голос труб. В соответствии с законом, в ресторанах и кафе были установлены радиоприемники. Мало того, почти всюду на афишных и фонарных столбах висели громкоговорители. В каждом доме назначались лица, в чьи обязанности входило проверять, все ли жильцы выполняют свой гражданский долг, слушая речи партийных лидеров.
На Лейпцигерштрассе мне пришлось остановить машину и даже выйти из нее, поскольку вдоль улицы в сторону Вильгельмштрассе маршировали колонны «коричневорубашечников» с факелами в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94