– Я... я понятия не имею, почему его убили... Послушайте, господин Гюнтер, я думаю...
– Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Герхард фон Грайс? Это друг Премьер-министра, профессиональный шантажист по совместительству. Вы знаете, что сведения, которые он передал вашему шефу, стоили ему жизни?
– Я в это не верю, – сказала она, но потом спохватилась: – Я не буду отвечать на ваши вопросы.
Я сделал вид, что не слышал этого.
– А что вы скажете о любовнице Пауля – Еве, или Вере, или как там ее зовут? Может быть, вы знаете, почему она скрывается? Или ее тоже нет в живых?
Ее веки задрожали, как чашка на блюдце в вагоне-ресторане скорого поезда. Она задохнулась от возмущения и вскочила на ноги.
– Пожалуйста! – произнесла она, и глаза ее наполнились слезами.
Брат Марлен сделал жест наподобие судьи, разнимающего боксеров на ринге.
– Я думаю, достаточно, господин Гюнтер. Не вижу оснований, по которым вы могли бы продолжать этот допрос, да еще в такой манере.
– Почему же? Уверен, что вашей сестре приходилось видеть, как в Гестапо допрашивают людей. В такой же манере или в другой, куда хуже этой.
– Это не имеет значения. Мне ясно, что ей неприятно отвечать на ваши вопросы.
– Странно. – Меня это почти веселило, но я пришел точно к такому же выводу. Однако, перед тем как захлопнуть за собой дверь, я обернулся и добавил: – Я не принадлежу ни к какой партии, и единственное, что меня интересует, – это правда. Если вы передумаете, советую сразу же со мной связаться. Я занялся этим делом совсем не для того, чтобы кого-то бросить волкам на съедение.
* * *
– Никогда бы не подумала, что ты такой рыцарь, – сказала Инга, когда мы уже были на улице.
– Ты забываешь, что я закончил школу детективов-донкихотов и у меня был высший балл по науке Благородных Чувств.
– Плохо, что у тебя не было высшего балла по искусству вести допрос. Ты знаешь, ее просто затрясло, когда ты предположил, что любовницы Пфарра тоже нет на свете.
– Ну что я, по-твоему, должен был делать – выбивать из нее признание?
– Я хочу сказать о другом. Плохо, что тебе не удалось ее разговорить. Вот и все. Но, кто знает, может, она еще передумает?
– Я на это не рассчитываю. Если она действительно работает на Гестапо, то вряд ли относится к людям, которые карандашом подчеркивают любимые строки в Библии. А ты обратила внимание на эти мускулы? Не сомневаюсь, что она у них там главный специалист по хлысту и резиновой дубинке.
Мы сели в машину и двинулись на восток, по направлению к Бюловштрассе. У парка Виктории я притормозил.
– Выходи, пройдемся немного. Хочется глотнуть свежего воздуха.
Инга подозрительно принюхалась. Воздух был насыщен тяжелыми испарениями с близлежащей пивоварни Шультхайса.
– Пожалуй, духи я буду покупать себе сама. Ты непременно выберешь не то.
Мы поднялись на холм, где молодые берлинские художники, а вернее, то, что от них осталось, продавали свои картины с изображением неких идиллических сценок, безупречных с нацистской точки зрения. Инга не стеснялась в выражениях по этому поводу.
– Тебе когда-нибудь приходилось видеть такое дерьмо? Глядя на этих мускулистых крестьян, связывающих пшеницу в снопы или пашущих свои поля, можно подумать, что мы живем в какой-то сказочной стране. Это новые братья Гримм.
Инга фыркала и не могла остановиться, а мне она особенно нравилась, когда возбуждалась и не сдерживала себя, даже если говорила при этом слишком громко, хотя в результате мы оба могли загреметь в концлагерь.
В конце концов, не исключаю, что, если бы время и терпение позволяли, она смогла бы поколебать меня в представлениях о том, что есть истинное искусство. Но сейчас приходилось размышлять совсем о другом. Я взял ее за руку и потащил к картинам, на которых были штурмовики с квадратными подбородками, а рядом стоял их автор, по виду никак не ариец.
Я говорил очень тихо. Как только мы вышли из дома Замов, мне показалось, что за нами следят.
Она осторожно огляделась. По базарчику слонялись какие-то люди, но вроде бы никто не проявлял к нам особого интереса.
– Не думаю, чтобы ты с ходу вычислила, кого мы тут интересуем. Все-таки работает профессионал.
– Ты думаешь, это Гестапо?
– Это не единственная банда легавых в городе Берлине. Где тут собака зарыта, в принципе, догадаться несложно. Они разнюхали о том, что я занимаюсь этим делом, и поняли, что я не спрошу у них разрешения, когда мне придется перебежать им дорогу.
– И как же теперь быть?
Ее лицо было озабоченным, но я улыбнулся ей.
– Ты знаешь, я всегда считал, что это неплохое развлечение – подергать кого-нибудь за хвост. Особенно если в конце аттракциона выясняется, что это хвост Гестапо.
Глава 15
Утренняя почта состояла всего из двух писем, и оба были доставлены непосредственно авторами. Скрывшись от любопытного взгляда Грубера – он провожал конверты глазами голодного кота, – я открыл их и в меньшем конверте не обнаружил ничего, кроме билета на Олимпиаду – на сегодняшние соревнования по легкой атлетике. На обратной стороне были обозначены инициалы «М.3.» и цифра «2 часа».
На другом конверте стояла печать министерства авиации, и в нем лежал листок с записью субботних телефонных разговоров между Хауптхэндлером и Ешоннеком. Был зафиксирован и еще один телефонный разговор – мой собственный, когда я звонил из кабинета Хауптхэндлера. Я бросил конверт и бланк в корзину для мусора и стал размышлять о том, успел ли уже Ешоннек купить ожерелье и как мне следует действовать, если сегодня вечером придется сопровождать Хауптхэндлера в аэропорт Темпельхоф.
С другой стороны, если Хауптхэндлер уже избавился от ожерелья, то сложа руки сидеть и ждать вечера понедельника, чтобы вылететь в Лондон, он не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94