Маленькая желтовато-серая птичка пыталась было сесть на колосок и поклевать зернышки, но колосок согнулся, и птичка потонула в этом зеленом море.
Вдруг рядом послышалось странное кряканье, словно взмыла ввысь стая уток: арп-снарп, арп-снарп! Но то были вовсе не морские птицы, да и вообще никто не поднялся ввысь. Торкель не испугался, но его одолело любопытство; он всегда любил животных и теперь, боясь причинить птицам вред, взял маленький-премаленький камешек и бросил туда, откуда доносились звуки. Но ни одна птица не взлетела. Все стихло.
Он пошел дальше тропинкой, вьющейся между полями, и внезапно услыхал тот же самый звук, но уже с другой стороны. Захлопав в ладоши, он свистнул, чтобы спугнуть птиц, но опять все стихло – казалось, ни одна былинка не шевельнется.
Не успел он сделать нескольких шагов, как снова услыхал за спиной те же дразнящие звуки, словно кто-то решил над ним посмеяться. Колдовство, да и только! Все это было забавно и внове, но совсем не страшно.
Впереди между березками показались домики, и, ускорив шаг, он добрался до ручья. Через ручей был перекинут небольшой мостик с резными раскрашенными перилами, а за мостиком, вдоль берега, шла песчаная дорога. Слева от дороги раскинулся голубой пролив с зелеными, поросшими ольхой мысами. Вдоль пролива стояли рядком домики, похожие друг на друга: хорошенькие, нарядные, с открытыми верандами, развевающимися занавесками, флагштоками и лужайками, усаженными розами. Стояла пора цветения роз, и кусты были просто усыпаны цветами; казалось, они залили кусты, как вода из переполненного горного ручья заливает долину.
От многих домиков выдавались в пролив причалы с пришвартованными белыми шлюпками, яхтами, катерами.
Он заглядывал в окна и видел сидевших в комнатах празднично разодетых людей; на заднем крыльце сидели, сложа руки и ничего не делая, служанки. Время от времени из окон доносились чудесные звуки музыки и пения, красивые, подчас замысловатые и торжественные мелодии, совсем иные, нежели в церкви. В мальчике все дрожало от восхищения, им овладевали новые, незнакомые ему прежде чувства. Все было как в сказках или в прекрасных мечтах: совершенно иной, прекрасный мир; мир, который звался Фагервик… И вдруг на другом берегу пролива, на Скамсунде, прямо напротив него, мелькнул Карантинный дом. Да, там лежала совсем другая, мрачная земля и жили на ней другие – угрюмые и жалкие люди.
* * *
Он отыскал ресторан, и его провели в залу, где множество людей сидело за столами и пировало под звуки таинственной и сладостной музыки. У стойки расположилась компания мужчин и дам, беседовавших с ресторатором.
– К сожалению, господа, сегодня вечером у меня некому ставить кегли; мальчонка-то в море!
– Ах, какая досада! – раздались голоса.
В этот миг взгляд ресторатора упал на Торкеля, и он спросил его:
– Может, ты хочешь ставить кегли?
– Да, охотно! – ответил тот.
Молодые дамы из компании у стойки стали гладить его по голове и, подхватив под руки, упорхнули, называя своим спасителем и всякими другими приятными словами.
Через несколько минут Торкель уже расставлял кегли; он следил за игрой, был внимателен и вежлив; пройдя суровую школу жизни, он умел не отвечать на фамильярность подобной же фамильярностью, а на шутку – шуткой. Каждое изъявление дружелюбия он принимал с выражением скрытой застенчивости и благодарности, а каждую шутку – с молчаливой улыбкой. Игра продолжалась битых два часа, а в перерывах между партиями, из разговоров за стаканом вина, он понял, что эти мужчины и дамы – родственники. Свидевшись после долгих лет разлуки, а может, и размолвки, они не нарадуются встрече, а может, и примирению. Более пожилые молодели на глазах, молодые бурно выражали свою радость.
Когда игра окончилась, Торкель стал прислуживать в умывальной, а увидев в тазу черный ободок грязи, вынес таз на пригорок и хорошенько вычистил его песком.
Какой-то пожилой господин, стоя в дверях, наблюдал за мальчиком, и когда мальчик с фуражкой в руке принес таз обратно, пожилой господин, дружески потрепав его за ухо, удивленно спросил:
– Где ты научился тому, чему я целых тридцать лет не могу выучить своих служанок?
– У заведующего карантином! – ответил Торкель.
– Хороший был у тебя наставник, да и сам ты хороший парень.
С этими словами пожилой господин протянул Торкелю крону. Одна из молодых дам, слышавшая этот разговор, взяла мальчика за руку, потянула его к столу, чтобы угостить стаканом содовой – Торкель вспотел, и вид у него был усталый. Но здоровое природное чутье мальчика подсказало ему, что другим это может не понравиться. И он с поклоном, учтиво, чтобы не обидеть молодую женщину, отклонил приглашение. Это окончательно закрепило триумф Торкеля, и на него посыпались вопросы: как его зовут? сколько ему лет? и многие другие.
Но вот вся компания ушла, и Торкель остался один. Он решил отнести на кухню поднос с грязной посудой и стал собирать посуду со стола. На дне каждого бокала осталось по несколько капель жидкости, особенно его внимание привлекла своим цветом и запахом красная – наверное, вино! И он поднес бокал к губам. Но в тот же миг ему пришло в голову, что допивать чужой стакан – стыдно, и, выплеснув остатки вина за дверь, он взял поднос и пошел на кухню., Ему почудилось, будто в окне за плечом у него показалось и тотчас исчезло какое-то светлое пятно, похожее на человеческое лицо. Когда он подошел к стойке, пожилой господин разговаривал с ресторатором. Судя по тому, как они оба тотчас понизили голос, мальчик понял, что говорили о нем. И он тут же отступил на несколько шагов назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14