И все-таки я вынужден это сделать. Попробую, как умею, подвигаясь маленькими шажками…
Лерой Фрай, холодный, будто тележное колесо, лежал на пуховом матрасе, опоясанный металлическими стяжками.
Одна рука прикрывала чресла, другая была изогнута.
Глаза покойного были приоткрыты, словно он только что услышал барабанную дробь, возвестившую утреннюю побудку.
Меня поразил перекошенный рот и два желтоватых передних зуба, притиснутых к верхней губе.
Шея покойного имела красно-пурпурный цвет. На ней виднелись черные полосы.
Его грудь…
Правильнее сказать, то, что осталось от его груди… оно было красного цвета. Моим глазам предстала целая гамма оттенков красного. Разница в оттенках обусловливалась… участью того или иного места груди: был ли он варварски разорван или просто разрезан. Не знай я причин смерти кадета, я бы решил, что на него упала сосна… да что там сосна! Метеор с небес!
Однако тело кадета Фрая не было изуродовано полностью. Страшно признаваться, но я предпочел бы увидеть под простыней кровавое месиво. А так… а так я смотрел на лоскуты кожи, на торчащие куски костей и на что-то еще, осклизлое и неведомое мне… Искромсанные легкие, часть диафрагмы, печень насыщенного коричневого цвета. Моим глазам открывались почти все внутренние органы покойного… Почти. Не хватало лишь самого важного, который замечаешь сразу и без которого жизнь невозможна.
Не хочется сознаваться, читатель, но меня занимала мысль… странная мысль. При обычных обстоятельствах я не стал бы о ней упоминать. Мне показалось, что от Фрая не осталось ничего, кроме… вопроса. Одного-единственного вопроса, запечатленного в его застывших конечностях и в зеленоватом налете на его бледной, лишенной волос коже…
Кто?
Охвативший меня трепет подсказывал: я должен ответить на этот вопрос. Вне зависимости от того, насколько поиски ответа опасны лично для меня, я должен дознаться, кто вырезал сердце у Лероя Фрая.
Я поступил привычным образом: стал задавать вопросы. Не стенам и не воздуху, а человеку, стоявшему в трех футах от меня, – вест-пойнтскому хирургу, доктору Дэниелу Маркису. Он зашел вместе с нами в палату и сейчас глядел на меня застенчивыми и в то же время ждущими глазами. Белки его глаз были красноватыми, будто внутри полопались несколько кровеносных сосудиков. Мне показалось, хирургу не терпелось, чтобы его о чем-нибудь спросили.
– Скажите, доктор Маркис, с чего начинает человек, решившийся… на такое? – спросил я, кивая в сторону тела кадета.
Доктор провел рукой по лицу. Я ошибочно принял его жест за признак утомления. На самом же деле Маркис пытался скрыть волнение.
– Вначале нужно сделать надрез, что не так уж сложно, – ответил хирург. – Надрез делается скальпелем… впрочем, сгодится и любой достаточно острый нож.
Воодушевленный темой разговора, Маркис подошел к телу Лероя Фрая. Он взмахивал рукой, рассекая воздух невидимым скальпелем.
– Но добраться до сердца не так-то легко, мистер Лэндор. На пути оказываются ребра и грудина, а также вот эти кости. Они не столь плотно расположены и тем не менее достаточно прочны. Просто сломать или раздробить их нельзя – существует риск повредить сердце.
Хирург наклонился над развороченной грудью Лероя Фрая.
– Вернусь к надрезу. Нужно знать, где именно его сделать. Злоумышленнику требовалось подобраться к грудине. Повторяю, попытка отодвинуть или сломать ребра чревата опасностью повреждения сердца. А потому он поступил по-иному: сделал круговой надрез и еще два – крест-накрест в области грудины.
Доктор Маркис отошел назад и снова взглянул на труп.
– Судя по тому, что я вижу, злоумышленник воспользовался пилой.
– Пилой?
– Почему это вас удивляет? Хирурги для ампутации конечностей тоже пользуются специальной пилой. В операционном театре у нас имеется такая. Если желаете, могу показать. Только едва ли у похитителя сердца была хирургическая пила. Скорее всего, он пилил небольшой слесарной ножовкой с мелкими зубьями. Должен признаться, ему пришлось непросто: ведь нужно двигать полотном пилы и одновременно следить, чтобы оно не задело сердечную полость. А вот и подтверждение моих слов. Взгляните на легкие, мистер Лэндор. Видите раны длиной около дюйма? И печень тоже затронута. Насколько могу судить, они были неизбежны. Злоумышленник направлял пилу под таким углом, чтобы ни в коем случае не повредить сердце.
Ваши объяснения, доктор, очень помогли мне, – сказал я Маркису. – А теперь расскажите, какими, по-вашему, были дальнейшие действия злоумышленника? Что он делал потом, пробившись, так сказать, через ребра и грудину?
– Дальше все было сравнительно просто, мистер Лэндор. Злоумышленнику потребовалось отрезать перикард, то есть околосердечную сумку. Она окружает эпикард – висцеральный листок, говоря языком медиков. На нем-то и держится сердце.
– А потом?
– Потом он перерезал аорту. Затем – легочную артерию. Оставались еще несколько полых вен, но с ними он справился за считанные минуты. Повторяю, мистер Лэндор: здесь не требуется даже скальпель. Достаточно острого ножа.
– Но ведь все эти… манипуляции должны были сопровождаться кровотечением. Так, доктор?
– Вовсе не обязательно. Учтите, к этому времени кадет был уже несколько часов как мертв. Значение имеет и то, сколь быстро наступила смерть. Если мгновенно, в сердце еще могло оставаться некоторое количество крови. Однако в данном случае, полагаю, вся кровь успела вытечь из сердца, – сказал Маркис.
Он произнес эти слова с некоторой долей удовлетворения, будто выступал перед коллегами, делая отчет о результатах вскрытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24