Как-то морозным утром Мартин проснулся с головной болью и сухостью во рту. Секунду он не мог сообразить, где находится: открыв глаза, он уставился на запыленную белую занавеску. Кто-то рядом с ним заворочался и что-то сонно пробормотал.
Как я сюда попал? Это не моя лавка… не моя жизнь.
Чувство отчуждения было невероятно глубоким. Память возвращалась, вливалась обратно, как наводнение, затопляющее пыльные равнины. Мартин перевернулся и протянул руку, обнял спящую Рашель, прижал ее плечи к своей груди. Далекие эмиттеры пищали у него в затылке: все сторожки стояли на местах. Рашель завозилась, пробуждаясь, зевнула.
– Проснулась? – тихо спросил он.
– Ага. Слушай, который час? – Она заморгала на утренний свет.
Мартин глянул на растрепанные волосы, вспухшие спросонья глаза и ощутил, как его заполняет нежность.
– Уже рассвело. Тут чертовски холодно. Прости… – Он быстро обнял ее, потом вылез из-под полога, в простывшую спальню. Мороз расписал окна узорами. Стараясь не наступать на ледяные половицы, он нашарил войлочные тапочки, вытащил из-под кровати горшок и присел. Потом, натянув остывшее за ночь пальто, спустился в погреб проверить угольную печь, которая все еще тлела, и термоэлектрический элемент, дающий энергию для станочка. Набрать воды, вскипятить, и вскоре они с Рашель будут пить кофе – чудесная роскошь, и плевать, что это эрзац, продукция корнукопии. Может быть, через неделю-другую геотермальная скважина даст больше тепла, а пока любая температура выше точки замерзания была победой над суровой зимой степей.
Рашель уже встала, половицы скрипели под ее шагами. Она зевала, натягивая рубашку и юбки. Он старался раскочегарить печь. Руки мерзли, и он потирал их, восстанавливая кровообращение.
«Утренний базар? – подумал он. – Много хуторян съедется, можно будет продать чего-нибудь…» И тут он чуть сам себя не ущипнул. Во что я превращаюсь?
Остывшая зола постукивала по жестяному ведру, когда Мартин скреб за колосниками. Что-то зашуршало у него за спиной, он обернулся.
Рашель была одета для выхода на улицу. Просторное коричневое платье закрывало ее до подошв сапог, волосы она убрала под платок, туго завязанный под подбородком по местному обычаю. Только лицо осталось открытым.
– Ты уходишь? – спросил он.
– Сегодня базар. Я хочу хлеба купить, может быть, курицу. Потом это сложнее будет. – Она выглянула в окно. – Бр-р-р! Холодно, а?
– Когда ты вернешься, здесь будет потеплее. – Он уложил уголь на решетку и воспользовался маленькой привычной магией: огонек быстро разгорелся, разбежался по поверхности угля. Мартин повернулся к печи спиной. – Сегодня должно быть много продаж. Деньги…
– Я возьму из кассы немного. – Она придвинулась ближе, и он обхватил ее руками. Уверенная и внушающая уверенность, погруженная в маскировку жены местного ремесленника. Она привычным уже движением положила ему подбородок на плечо.
– Отлично выглядишь сегодня. Просто чудесно.
Она чуть улыбнулась и пошевелилась.
– Льстец. Интересно, сколько еще времени мы сможем здесь оставаться?
– Сможем? Или будем вынуждены?
– Гм… – Она задумалась. – Тебя уже достает?
– Малость. – Он тихо засмеялся. – Сегодня утром я поймал себя на том, что мыслю как настоящий лавочник. Это когда золу выгребал. В рутину очень легко влипнуть. Мы тут уже сколько – восемь месяцев? Живем растительной жизнью. Я уже почти вижу, как мы здесь обосновались навсегда, воспитываем детей, тонем в невежестве.
– Не вышло бы. – Она напряглась в его объятьях, и он погладил ее по плечам. – Мы не стали бы стареть как надо. В новом году снова начнут приходить корабли, и тогда все будет нормально. С воспитанием детей я тоже уже покончила. Можешь мне поверить, этого бы не получилось. Ты радуйся насчет этой обратимой вазэктомии. Ты вообще подумал, каково оно будет – удирать, волоча с собой младенца?
– Да знаю я все это. – Он маленькими кругами растирал ей спину, и она чуть обмякла. Толстая ткань двигалась под пальцами, много слоев – от холода. – Знаю. Надо двигаться дальше, рано или поздно. Просто так здесь… тихо. Мирно.
– На кладбище тоже тихо. – Она отодвинулась на расстояние вытянутой руки и посмотрела на него, и снова он задержал дыхание, потому что она показалась ему невероятно красивой. – Вот в этом и смысл Новой Республики, помнишь? Это место не для жизни, Мартин, здесь не безопасно. Сейчас город в шоке, сейчас они все коллективно в припадке отрицания. Все их желания выполнялись три месяца, и этого было мало! Когда они очнутся, потянутся за одеяльцем безопасности. Кишмя будут кишеть информаторы от ведомства Куратора, и на этот раз у тебя не будет контракта с Адмиралтейством, а у меня – дипломатического паспорта. Надо уезжать.
– А твои работодатели?.. – Мартин не договорил.
– Переживут спокойно. – Она пожала плечами. – Уже бывало, что я брала отпуск. А это даже не отпуск, а подполье, ожидание выхода из горячей зоны. Но если мы только сможем добраться до Земли, там много есть такого, чего я хотела бы делать вместе с тобой. Там можно будет строить планы. Здесь, если мы останемся, за нас все решит кто-то другой. И для всех остальных – тоже.
– Верно. – Он повернулся к плите: веселый красный огонь разгорался над углями, которые адиабатический нагреватель доводил до возгорания. – Сегодня – базар. Может, к вечеру мы подумаем, когда…
В дверь громко постучали.
– Чего там? – крикнул Мартин. Оставив плиту, он вышел в темную холодную лавку, остановился у двери, открыл заслонку почтового ящика. – Кто здесь?
– Телеграмма! – пискнул чей-то голос. – Телеграмма для господина Спрингбурга!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123