(Вакуум – наиболее эффективный теплоизолятор, и активные сенсоры, способные работать за миллиарды километров, раскалялись докрасна.)
Мартин Спрингфилд ничего этого не знал. Лежа у себя в камере, он провел последние два дня в унылой скуке, по очереди впадая то в отчаяние, то в сдержанный оптимизм. «Еще жив, – думал он. – Это ненадолго», – приходила следующая мысль. Если бы можно было хоть что-то сделать! Но на борту звездолета бежать некуда. Он достаточно был реалистом, чтобы понимать: если у них кончатся варианты, ему конец. Значит, надо было просто надеяться, что они не разберутся, что он сделал, и решат его выпустить, чтобы не ссориться с верфью.
Как-то вечером он сидел на койке, когда открылась дверь. Он тут же поднял взгляд, рассчитывая увидеть Зауэра или пацана этого из Кураторской конторы. И глаза у него полезли на лоб.
– Что ты тут делаешь?
– Зашла навестить. Можно я присяду?
Он напряженно кивнул. Рашель села на край койки. На ней был простой черный спортивный костюм, и волосы она собрала в строгий пучок на затылке, но вела себя свободно, почти раскованно. Он понял, что это не маскировка – она не играет сейчас даму легкого поведения, или дипломата в банановой республике, или что бы то ни было вообще. Она – она и есть, личность весьма замечательная.
– Я думал, они тебя тоже должны были запереть, – сказал он.
– А, да… – Она будто отвлеклась. – Секунду. – Рашель поглядела на карманные часы. – Ага. – Перегнувшись через него, она налепила в изголовье койки что-то небольшое и металлическое.
– Я уже заклинил жучков, – сообщил он. – Чтобы лишнего не подслушали.
Она посмотрела на него сердито.
– И на том спасибо.
– А что…
– Я хочу услышать правду. Ты мне лгал, – просто сказала она. – И я хочу знать, почему.
– А! – Он постарался не смутиться. А она тщательно сохраняла спокойное выражение лица – затишье перед бурей.
– У тебя будет только один шанс сказать правду, – заявила она совершенно непринужденным голосом, да только чувствовалась в нем сдерживаемая резкость. – Я думаю, они еще не знают, что ты врал, но когда мы вернемся… они не идиоты, а ты закапываешь себя в яму. Контора Куратора следит. Если ты будешь вести себя как виновный, то этот вундеркинд сделает единственно возможный вывод.
Он вздохнул.
– А что, если этот вывод правильный? Что если я действительно виноват?
– Я тебе верила. Как тебе, не как игроку. Я не люблю, когда мне врут, Мартин. Хоть в делах, хоть в личном – все равно.
– Ладно. – Он разглядывал сияющую заглушку, которую она прилепила над изголовьем. Это было проще, чем смотреть в ее сердитое обиженное лицо. – Если я тебе скажу, что они назвали себя работниками верфи, ты мне поверишь?
– Нет, – покачала она головой. – Ты не настолько туп, чтобы купиться на легенду прикрытия. – Она отвернулась. – Не люблю, когда мне врут, – добавила она желчно.
Он посмотрел на нее. Рашель – современнейший профессионал, в отличие от неуклюжих любителей из Новой Республики. У нее есть рефлексы анализа речи, детекторы лжи и куча других устройств, которые были бы нацелены на него, если бы речь шла о делах, но она их не использовала. Если так – то он вполне может понять, отчего она на него так злится. Он бы тоже злился на ее месте. И обиделся бы.
– А я не люблю врать, – заверил он, что было в достаточной степени правдой. – Если в этом нет абсолютной необходимости.
Она глубоко вдохнула, явно овладевая собой.
– Я – это самое близкое к понятию «адвокат», что у тебя здесь может быть, Мартин. Единственный на четыре тысячи лет времени и на двести световых лет расстояния представитель твоего правительства. У них легалистская система правления, при всех средневековых вывертах, и они разрешили мне как твоему адвокату тебя посетить. Я буду защищать тебя, если дело дойдет до военно-полевого суда, поскольку ты гражданский, и, быть может, я смогу сделать так, чтобы до этого не дошло. Но только если ты расскажешь мне все, чтобы я знала, кого защищаю.
– Не могу я об этом говорить, – сказал он, чувствуя себя неуютно. Взял книгу, пытаясь этим отчасти скрыть свою больную совесть. – Мне нельзя. Я думал, что уж кто-кто, но ты это поймешь.
– Слушай! – полыхнула она по нему взглядом. – Помнишь, что я говорила тебе о доверии? Так вот, я сильно разочарована. Потому что я верила тебе, и мне кажется, что ты это доверие обманул. При сложившихся обстоятельствах мне придется много говорить, если я буду пытаться снять тебя с крюка, на который ты сам подсел, или хотя бы вытащить тебя живым. И до того, как я этим займусь, мне надо знать, о чем ты мне врал. – Она встала. – Дура я. И трижды дура, что тебе поверила, и еще раз дура, что с тобой связалась. Черт, я непрофессиональна. Но я еще раз тебя спрошу, и на этот раз лучше ответь правдиво. Слишком много жизней от этого зависят, потому что это уже не игра. На кого ты, мать твою, работаешь?
Он минуту помолчал, чувствуя, что события выходят из-под его контроля. Не могу я ей сказать, не могу! Он поднял глаза, впервые за все это время встречаясь с ней взглядом. И это выражение обиды в ее глазах приняло за него решение: никакие рациональные доводы не дадут ему уснуть в эту ночь, если он оставит ее в таком состоянии. Ее предал единственный человек, которому она могла доверять в радиусе многих световых лет. На непрофессионализм будет отвечено непрофессионализмом. Во рту у него пересохло, язык перестал ворочаться.
– Я работаю на Эсхатона.
Рашель тяжело села на койку, глаза у нее полезли на лоб.
– Что?
Он пожал плечами.
– Ты думаешь, у Эсхатона единственный способ решения проблем – это сбросить на них камень?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123