ВИТЕНЬКА. Если ты хочешь, чтобы я тебя любила, то сделай так, чтобы я
сама была готова ради тебя на что угодно.
БОРИС. Как вы, женщины, не понимаете мужчин.
ВИТЕНЬКА. Ты меня любишь - ты меня и понимай. Мужчин губит то, что
они считают всех женщин разными, а женщин спасает то, что они считают всех
мужчин одинаковыми. Это вы нас не понимаете.
БОРИС. Ваше счастье. Были б вы иначе бедными. А как вас понимать,
если вы делаете все, чтобы вас понимали не такими, какие вы есть на самом
деле!
ВИТЕНЬКА. Да вы же сами хотите, чтобы мы были не такими, какие есть
на самом деле. Только что сам просил соврать!
БОРИС. Скажи, какого ты хочешь мужчину, и я им стану!
ВИТЕНЬКА. Такого, который так не спросит. Рохля ты...
БОРИС. Я рохля? (Возмущенно озирается, выбегает; возвращается с
огромным кухонным секачом. За дверью голос Глеба: "Полегче, Отелло!") А
если я себе сейчас левую руку за тебя отрублю - будешь всегда со мной?
ВИТЕНЬКА. Твой Усть-Кан - это название дурдома?
БОРИС. Нет, сумасшедший дом у нас здесь. Будешь?
ВИТЕНЬКА. А почему левую?
БОРИС. В правой держать удобнее. Будешь?

Она кивает. Он отворачивается, кладет руку на стол и взмахивает
секачом. Витенька закрывает глаза. Глухой стук. Она ахает, закрыв глаза.
Борис оборачивается: цел.

ВИТЕНЬКА (обнимает его). Ослик был сегодня зол, он узнал, что он
осел. Я рассказывала? - летом я с одной девочкой познакомилась на юге, из
санатория. У нее не было ноги, а ей девятнадцать лет. И ее мальчик любил,
с шестого класса. Еще в больнице ей после операции признался, что даже
рад, хоть это подло: она теперь никому не нужна, а он счастлив, что сможет
ее на руках носить. Она ему сказала: дурак, ничего не понимаешь, я теперь
совсем другая, и замуж смогу выйти только за такого же, как я, иначе всю
жизнь себя ущербной чувствовать...
БОРИС. Ну?
ВИТЕНЬКА. Он учился в мореходке, мечтал о море... Он поехал за город
и положил ноги под электричку.
БОРИС. Вот - человек.
ВИТЕНЬКА. Она вышла замуж. За другого! С двумя ногами. Которого
полюбила. И который мог за ней ухаживать. А того раньше не любила, а
теперь просто возненавидела. Я дрянь, говорит, а жить с ним все равно не
могла бы, будь у него хоть восемь ног, а тут еще инвалид, с ума сойти!..
БОРИС. Сука твоя девочка!
ВИТЕНЬКА. Дурак твой мальчик! А он о ней подумал?
БОРИС (открывает чемодан). Будь здорова. Я тороплюсь.
ВИТЕНЬКА. Послушай... ты всерьез хочешь уехать?
БОРИС (укладывает вещи). Кроссовки... майка...
ВИТЕНЬКА. Давай перестанем друг друга мучить.
БОРИС. Куртка... эспандер...
ВИТЕНЬКА. Ты можешь отложить хотя бы до завтра?
БОРИС. Завтра - другое название для сегодня. Нож...
ВИТЕНЬКА. Я не хочу, чтобы ты уезжал, слышишь?
БОРИС. Шерстяные носки...
ВИТЕНЬКА. Тебя не интересует, что я хочу сказать?
БОРИС. Свитер... Ты еще здесь?
ВИТЕНЬКА (подходит к двери). Уже нет! Я хотела сегодня сказать
тебе... я люблю тебя! И больше ты меня не увидишь!
БОРИС. Теперь это все неважно. Ты сама только что сказала.
(Колеблется; подходит к ней, пытаясь обнять.) Подожди...
ВИТЕНЬКА (вырывается). Ты до меня больше не дотронешься! Никогда!
Прощай! И знай, что ты подлец! Подонок!
БОРИС. Неправда! Почему я подонок?
ВИТЕНЬКА. Потому что я беременна. (С треском уходит.)

6. Спальня. ОТЕЦ всклокочен, МАТЬ заплакана
ОТЕЦ. Хорошо, пусть все будет по-твоему! Я ему все скажу! (Слушает:
часы кукуют.) Я выкину наконец эту поганую кукушку!
МАТЬ. Не смей! Это память! Их нам подарили на новоселье.
ОТЕЦ. Избавиться от такой памяти! Ох, тошно мне тогда было.
МАТЬ. Еще бы! Вы все напились... а я кормила Глебку, он лежал в
коляске вот здесь, и я все время бегала меняла ему пеленки. А утром я
проснулась: так тихо и светло, занавесок еще не было, и так хорошо, все
лучшее только начиналось...
ОТЕЦ. ...так тошно. Ты еще спала, а я курил у окна...
МАТЬ. Я не спала... следила за тобой сквозь ресницы, мне не хотелось
начинать день, хотелось подольше продлить это состояние - предвкушение
новой жизни.
ОТЕЦ. ...курил и смотрел на разрытые новостройки, утро солнечное,
яркое, а я все думал: а что же дальше? Дальше что? А? А дальше-то -
ничего... трехкомнатная квартира, старший инженер, семья, двое детей...
тридцать лет! - а жизнь кончилась! Кончилась. Уже ничего нового не будет,
ничего не произойдет, не изменится, круговерть: работа, дом, отпуск,
то-се, только дети будут расти, а мы - стареть. Все было впереди, впереди,
и вдруг! - хоп! - и все оказалось позади...
МАТЬ. Валя... О чем ты. Мы нормальные средние люди...
ОТЕЦ. Знаешь, кто такие средние люди? Это те, кто проживают свою
жизнь только до середины. А дальше - просто существуют. Как мы - до
получения этой долгожданной квартиры.
МАТЬ. Мы просто уже немолоды, Валя. Всему свое время.
ОТЕЦ. А где же время нашей зрелости?.. Как это вышло, что нашему
поколению она была не суждена? Все были молодыми, молодая наука, молодая
литература, и этот ярлык - на всю жизнь. Сорок пять - слинявшие молодые...
И ничего мы уже не совершим: ушли лучшие годы, как вода в песок. Все
опекали нас, поучали, поправляли... А крылышки расправить не давали,
шалишь...
МАТЬ. Ты же строитель... ты хотел преобразить город...
ОТЕЦ. А вместо этого город преобразил меня. Какие мы к черту
строители: эти безликие бетонные коробки, вечные недоделки, авралы,
простои, комиссии, которым замазывают и заливают глаза, а они сами эти
глаза в сторону отводят, потому что надо вводить в эксплуатацию новые
метры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19