– А ты, милиция, пей! – насмешливо сказал Прончатов. – Скоро опять прильнешь сосунком к телефону!
Рюмки снова были налиты. Лиминский старался шутить и веселиться, но в грандиозной гостиной под абажуром с хрустальными подвесками, казалось, висело дымное облако скуки и неприютности, и даже Прончатов со своей блондинкой Наташей казались печальными. Время текло медленно, как песок в суточных часах. Отбивали медные секунды часы в деревянном футляре, минуты уходили в холодную вечность пресной водой сквозь вялые пальцы, и было такое ощущение, что и в комнате, и за окном, и везде жизнь остановилась, а пристанские шумы походили на стук последнего вагона уходящего в неизвестность поезда.
В двери деликатно постучали. Прончатов быстро поднялся, сделав властный успокаивающий жест, бронзовым идолом пошел к дверям.
– Выйдем вместе! – сказал он Игорю Саввовичу. – Надо сказать пару слов дежурной.
В коридоре Прончатов и Игорь Саввович понимающе переглянулись, затем Прончатов резко открыл двери, не дав дежурной по этажу просунуть нос даже в щелочку, вышел, чтобы «объяснить» дежурной по этажу, почему после одиннадцати часов в его номере пребывали гости, когда гостиничными правилами это было категорически запрещено. От нечего делать Игорь Саввович посмотрел на себя в громадное зеркало. Грудь, если выражаться литературно, раздирало когтями страха, жалили сердце булавочные уколы, но ему самому неожиданно понравилось зеркальное отражение. Стоял спокойный, несуетный, еще молодой человек с непротивным и даже – представьте! – мужественным лицом и такими глазами, что трудно понять: отражается ли в них тоска, или глаза, так сказать, налиты начальственной влагой. «Держись, старина!» – подумал Игорь Саввович и подмигнул своему отражению.
– Крепкая баба попалась! – со смаком и одобрением сказал Прончатов, вернувшись в прихожую. – С юморком, с размахом! Не приняла, а допустила меня до счастья дать ей на лапу… Ну вот что, старче! Я тебя не для дежурной вызвал. – Он положил руку на плечо Игоря Саввовича. – Весь этот междусобойчик я ради тебя устроил. – Прончатов усмехнулся. – Лиминского я не видел? – Он привлек к себе Игоря Саввовича за плечи. – Встряхнись, оживи, почувствуй вкус жизни!
Прончатов выпрямился, страстно продолжал:
– Только не сдавайся, слышишь, не сдавайся – пропадешь. У всякого бывает – жить не хочется! Скрипнешь зубами, и еще как живешь… Ты слышишь меня, старче! Я тебя люблю! Ты штучное производство, Коло-Юльский плот – эпоха, а ты… Ты раскис, как гимназистка! Ну говори! Хочу твой голос слышать – соскучился.
Игорь Саввович молчал – болела опять грудь, и было по-обычному беспричинно страшно. Однако тихо сказал:
– Я стараюсь, Олег! Все, кажется, перепробовал. Безрезультатно.
– Врешь! – загремел Прончатов. – Не стараешься, а – вот именно! – пробуешь… – Он снова обнял друга. – А может, тебе вернуться на Весенинский? Хочешь?
– Не хочу! То есть не думал, хочу ли…
Прончатов замолчал, непривычный: тихий и грустный.
– Хотел бы я знать, что с тобой! – проговорил он. – В болезнь не верю… Знаешь, что Рита сказала моей белокурой пассии? «Всех мужчин мира меняю на одного Игоря Гольцова». – Прончатов непонимающе, словно не человеку, заглянул Игорю Саввовичу в глаза. – Неужели этого мало, чтобы наконец перестать…
– Что перестать, Олег?
– Смотреть на мир глазами старой больной собаки. Ты хоть напейся, что ли! За десять лет я тебя ни разу не видел пьяным. Живой же ты, черт побери! Ну говори, чем могу помочь? Сам говори!
Игорь взял его руку, погладил прончатовские пальцы.
– Спасибо, Олег! Не знаю, чем мне можно помочь. А за вечеринку спасибо! Я понял, что для меня весь этот дурацкий шик…
Прончатов наклонился к Игорю Саввовичу совсем низко.
– С женой плохо? Не лги только! Пришли будни? Правду говори!
– Бредишь, Олег! Ни разу не поссорились. Хорошая жена!
Прончатов замолк. Редкий это был случай, когда сам тагарский бог не знал, что говорить, что думать.
– Ну хорошо, Игорь! – сказал он. – Поживем – увидим! Пошли!
В гостиной ничего не изменилось. Женщины сидели тесно, как бабы на посиделках, и были серьезны, как те же бабы, занятые пряжей, и было забавно видеть бабское, древнее, деревенское в облике трех ультрасовременных женщин.
– Послушайте, люди добрые, какая беда со мной приключилась! – вдруг громко и нервно сказала Неля и при этом скучно улыбнулась. – Хочу влюбиться до чертиков, а не могу… Ну, чем я прогневала господа!..
Гости молчали. И даже Прончатов молчал. Оставаясь образцовым семьянином, Прончатов время от времени влюблялся, и любил со всеми онерами – цветами, стихами, ревностью и любовными размолвками. Игорь Саввович знал со слов Олега, что первый секретарь обкома партии Левашев при случае деликатными намеками дал понять Прончатову, что хорошо бы вообще стать солидным человеком, а если уж Прончатова время от времени «пронзала» любовь, не делать из нее зрелищное предприятие. Прончатов вышел от Левашева смущенным, а позднее сказал Игорю: «Хорошо он со мной говорил, если честно признаться! Старше меня на год, а разумом держал меня на ковре. – Прончатов подумал и с улыбкой признался: – Поймал меня на тщеславии. Я же всех возлюбленных не могу не продемонстрировать друзьям и не друзьям. Тщеславие, брат! И фразу хорошую нашел Левашев: „Любовь в рекламе не нуждается!“
Игорь Саввович спросил: «Как же он тебя отпустил чистеньким?» Прончатов ответил быстро и просто: «Хорошо информирован. Знает, что я не блужу, а влюбляюсь… Кстати, он тобой интересовался. Хочет знать, почему ты постепенно отходишь от дел…»
– Ко мне приезжала из Ростова бабушка, – выждав паузу, тихо и таинственно сказала Рита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142