Боб Гришков полулежал на диване, газета валялась на полу, сам толстяк и жуир возмущенно таращился в потолок. Он набросился на Никиту Ваганова.
– Почему, идиотство, писал статью сам? Какого хрена не передал материал Тимошину? Ты что, не понимаешь, в какое положение ставишь его? Не знает области, проморгал, прошляпил и прочая идаотистика! Ах, идиот, ах, идиотство, ах, идиотика! Нет, ты мне отвечай: подсиживаешь Тимошина? Ты и вправду карьерист?
Никита Ваганов, присаживаясь на подоконник, ответил:
– А ты не ори!
– Ору и буду орать! Зачем ты это сделал без Егора?
Боб Гришков поднял с пола газету, всю изрисованную красным карандашом; саркастически улыбаясь и сам себе подмигивая, он начал квохтать над статьей курицей, увидевшей в небе коршуна.
– Допрос окончен?
– Какое идиотство! Егор может схлопотать большие неприятности!
«И поделом! – спокойно подумал Никита Ваганов. – Журналисту надо заниматься чем-то одним – романом о покорении Сибири или утопом леса!»
Тихая в громкая паника в редакционном коридоре продолжалась. Хлопали двери и гремели мужские голоса, за закрытой дверью – слышно каждое слово – разорялась Мария Ильинична Тихова, в приемной редактора Кузичева читала «Зарю» секретарша Нина Петровна и облизывала острым языком сохнущие от волнения губы – вот какая она была, эта статья «Утоп? Или махинация!». Когда Никита Ваганов вошел в кабинет редактора, Кузичев стоял у окна, барабанил пальцами левой руки по стеклу, мычал что-то лирическое.
– Здравствуйте, Никита, садитесь, пожалуйста.
Помолчали оба. Затем редактор сел на стол, вздохнул:
– Надо готовиться, Никита! Думаю, что Первый вынесет вопрос Пермитина на пленум обкома.
… Спустя десятилетия вспоминая об этом разговоре, Никита Ваганов не припомнит ни одного слова редактора Кузичева, но увидит как наяву хорошую и молодую улыбку на худощавом лице редактора, вместе с Никитой Вагановым выигравшего тяжелую схватку с Пермитиным. Он вспомнит и себя – молодую радость и, простите за банальность, окрыленность человека, который, считая по-крупному, поставил на место Арсентия Васильевича Пермитина – человека, губящего дело зазнайством, невежеством. Статья была опубликована шестого сентября, и в этот же день произойдет еще одно памятное событие: по взаимному желанию, втайне от редакционной челяди, произойдет свидание Никиты Ваганова и Егора Тимошина.
Они встретились у центральной почты, где стояла короткая и широкая скамейка, недавно покрашенная, но отлично просохшая. Было это теплым и лучистым вечером, городской шум стихал, автомобильный поток редел, купола Воскресенской церкви светились фонарями, большими золотыми фонарями, и было звучным все вокруг, словно воздух проредился.
… Итак, они встретились. Никита Ваганов пришел первым, сел на удобную скамью в затишке и стал терпеливо дожидаться Егора Тимошина, имеющего обыкновение опаздывать – везде и всегда. Это говорило о его независимости, умении высоко стоять над обстоятельствами, быть раскрепощенным от рабства современной жизни, суетной и напряженной до фельетонности. На Егоре Тимошине были модные брюки, югославские башмаки, еще летняя рубашка – он держал в руках свернутую трубочкой газету «Заря», которой помахивал по-дачному, с удовольствием. "И этот – актер! – насмешливо подумал Никита Ваганов. – Ну, как не вспомнишь пресловутое: «Мир – театр, люди – актеры…»
– Добрый вечер, Никита!
– Привет, Егор! Садись!
Егор Тимошин не сел. В последние годы он старался похудеть, питался целесообразно, много занимался гантельной гимнастикой, был невысоким, коренастым, широкоплечим; кряж, сказал бы какой-нибудь писатель, работающий над так называемой деревенской темой.
Они молчали.
– Послушай, Егор, может быть, ты мне объяснишь феномен Егора Тимошина?
Он не отвечал, разглядывая маковки Воскресенской церкви, и был таким, словно слышал колокольный звон недавно снятых колоколов. Наконец он свежо улыбнулся и сказал:
– Хорошо, Ваганов, я скажу и все сделаю для твоего душевного комфорта. – Он еще раз улыбнулся. – Пусть будет по-твоему, Ваганов. Ох, как ты далеко пойдешь! Ты даже сам не знаешь, как высоко! – И попросил: – Вспомни потом о старике Тимошине… Впрочем, обо мне-то ты никогда не забудешь. Преступников тянет на место преступления.
– Нам надо все-таки объясниться! – прямо и резко заявил Никита Ваганов. – Ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится, но мне надо выговориться.
Тимошин разулыбался.
– В этом ты весь, Никита! Тебе надо выговориться, ты не можешь не выговориться – и в этом все дело! И все-таки валяй, устраивай душевный стриптиз, ты и на это горазд.
Как видите, Егор Тимошин понимал роль Ваганова в грозах, что собирались над Сибирской землей, накопитель фактов и фактиков так расположил их, в такой последовательности, что его гороскоп оказался правдивым, как небо, что висело над их головами.
Егор Тимошин сказал задумчиво:
– Значит, ты хочешь признаться, что сделал все возможное, чтобы я ничего не знал об утопе? Ты заткнул все щели в моем кабинете.
Никита Ваганов сухо ответил:
– Роман пишется полным ходом?
– Не так быстро, как хотелось, но пишется, – как ни в чем не бывало вдруг ответил Тимошин. – И теперь, конечно, дело пойдет быстрее… Весь уйду в роман.
Святая простота, доброжелательность, детскость – это, наверное, и есть добродетели таланта, дарования. Никита Ваганов сказал:
– Не сяду я на твое место, Егор.
– Я удивлен. Почему?
– Не сяду! Неужели я должен объяснять все мои поступки? Хочешь быть свободным – дай свободу другим… Одним словом, не сяду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144