Как он смел так высунуться из окопа, что в него угодила первая пуля, как он так открылся, что вызвал на себя огонь такого мощного дуэта – Бубенцова-Леванов? По молодости, по глупости, по неопытности! Но как быть с его действительно яркими очерками и статьями, как быть с умением выступать на собраниях и совещаниях, как быть с крупным лицом, таким добрым, когда оно при очках? Отбросить все, остаться серенькой маленькой мышью, способной пробраться в любую щелочку? Невозможно это для Никиты Ваганова, не съеживается он до размеров Васи Леванова – самого «скромного» человека в редакции «Знамени». А что делать, если Мария Ильинична Тихова так и валит, так и валит:
– Чего только стоят выступления Никиты в центральной печати! Они имеют всесоюзное значение. Такие, например, как…
Она говорила минут пять, она кричала и говорила, называя Никиту Ваганова только и только по имени, и это было смешно, комично для закрытого партийного собрания, тем более что все присутствующие знали: Никита Ваганов правит очерки Марии Тиховой, а очерки Нелли Озеровой – пишет. Позор, кромешный позор!
– Я не только сама буду голосовать за Никиту, но и призываю всех проголосовать за Никиту, всех-всех-всех, товарищи!
«Пронесет-не пронесет?» – гадал Никита Ваганов, наблюдая за тем, как крикливая баба возвращается на место. «Пронесет-не пронесет?».. Если бы «не пронесло», Никита Ваганов не сделался бы тем Никитой Вагановым, который будет стоять на синтетическом ковре под взглядами профессорского синклита, чтобы узнать, когда приблизительно он умрет. Нет, в конечном итоге он стал бы Никитой Вагановым, стал бы им, но в другие сроки и в иных условиях. Интересно, предстал бы такой Ваганов перед профессорским синклитом или не предстал? Кто может ответить на этот вопрос, кроме Госпожи Судьбы? Останься Никита Ваганов специальным корреспондентом «Знамени», проживи десятилетия в Сибирске, может быть, и не было бы синтетического ковра? А-а-а-а! Кто знает? Вместо синтетического был бы другой ковер, попроще и подешевле. А если – нет?! Хватайся за голову, Никита Ваганов, хватайся и плачь, рыдай и бейся об пол, умирающий не сегодня, так завтра, Никита Ваганов!..

* * *

– Слово имеет Василий Семенович Леванов.
Спасительным – вот как надо было бы назвать выступление на закрытом партийном собрании «мистера Левэна». Начал он, правда, хорошо и лихо. Он сказал:
– Мне думается, товарищи, что критика товарища Ваганова, вернее уровень критики товарища Ваганова, ниже самого товарища Ваганова и его, безусловно, интересной работы…
Это было заявкой на большой «серьез», это прозвучало набатно и было бы убийственным, коли критика самого Леванова была бы, как он требовал, на уровне Никиты Ваганова. Нет, он ничего интересного и убивающего не сообщил, хотя – скотина! – рикошетом чуть не попал в цель, когда заявил, что статья Никиты Ваганова о Владимире Майорове «Былая слава» написана так, словно автор держит фигу в кармане, словно не хочет говорить правду и только правду.
– В этом весь товарищ Ваганов! – заявил мистер Левэн, почти попадающий в цель. – Здесь наиболее ярко проявлено его приспособленчество, его нежелание говорить всегда правду до конца…
Когда он произносил это, Никита Ваганов чувствовал на своей прямой спине взгляд редактора Кузичева, так благодарного недавно ему за то, что за статьей «Былая слава» стоит еще ряд грозных непробиваемых фактов. А мистер Левэн все ходил вокруг да около:
– Методы советской журналистики… Совместимость методов советской журналистики с творческим методом товарища Ваганова…

* * *

… Дурак – это всерьез и надолго, дурак – это должность, с которой сместить невозможно, и, как это ни странно, Никита Ваганов на всю жизнь под дураком будет подразумевать и видеть Василия Семеновича Леванова, но дурака высшей кондиции, то есть умного дурака. Никита Ваганов всю жизнь будет цитировать из Чехова: «Теперь у кажинной дуры свой ум есть!», а видеть будет и слышать мистера Левэна, как он ходил вокруг да около цели, чуть не поразив ее рикошетом. Дело в том, что сам-то Никита Ваганов знал о передержках и недодержках, которые он допускал в статьях и очерках, и о вранье, которое по жестокой необходимости жизни ходит рядом с правдой. Ну, это уже материи высокого, не левановского порядка! В них и сам Никита Ваганов не всегда разбирался…

* * *

– Я воздержусь при голосовании! – печально закончил мистер Левэн. – Это единственное, что я могу сделать с чистой совестью.
И сел, подлец этакий! Сел демонстративно рядом со своей Викой Бубенцовой, чтобы все думали, что они друзья, а не любовники. А собрание вновь притихло, так как председательствующий Иван Иосифович Мазгарев не призывал выступать других, а поднимался для выступления сам, собственной персоной. Умный и добросовестный, доброжелательный и серьезный, терпимый и принципиальный, он ничего никогда не делал, как говорится, с кондачка, во всех жизненных ситуациях был верен правде, своей, мазгаревской, правде. Помолчав, сосредоточившись, собрав на себе внимание – без желания делать это, – Иван Иосифович Мазгарев произнес такую речь, которая навеки запомнилась Никите Ваганову, научила его, как жить дальше, потому что для него лично решился вопрос: «талант и серость». Иван Мазгарев сказал:
– Я не подвожу итоги. Я не выступаю как секретарь первичной партийной организации. Я просто размышляю о природе партийности и необходимости партийности. – Пауза. – Товарищ Вагаиов, несомненно, яркая и одаренная личность. Товарищ Ваганов, несомненно, имеет право на вступление в рады партии как искренний сторонник коммунистической доктрины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144