Ц Я уже забыл, Глафир, какой в молодости-то был.
Ц А такой же, как и нынче, Ц ответила Глафира и вздохнула. Ц Вот только з
дорово толстеешь, отец, это не шибко ладно! Как бы на сердце жир не обоснов
ался… Ты хлеб поаккуратней потребляй!
Анискин задумался, выпятил нижнюю губу.
Ц Во! До того дожили, Ц сказал он, Ц что сам хлебушко потреблять опасаем
ся. Ну, вот ты скажи, чего люди за рубль голову кладут?
Ц Нутро слабое…
Ц Правильно! Ц Анискин мечтательно откинулся на спинку стула, помолча
в, негромко сказал: Ц Я тех людей, которым рубль весь мир глаза зашторил, Г
лафир, сильно жалею… Чего они видят, кроме этого проклятого рубля? Обишка
течет, на солнце поблескивает Ц им это без интересу, зорька на небе играе
т Ц им это сбоку припека, скворец на ветке поет Ц они это не слышат. Ты пом
нишь деда Абросимова?
Ц Но!
Ц Помирал, так плакал, жалился: «Сколь добра нажил, и все Ц бросать! Дом, ф
лигель, амбарушка шесть на шесть, восемь тысяч деньгами…» Я сижу, слушаю, с
ердце стонет. Убогий, думаю, обделенный радостью, хоть и дожил до восьмиде
сяти шести… Чего ты, думаю, человечишко, жалеешь? Ц Анискин опустил голов
у, затосковал. Ц Ведь, мать, отчего помирать страшно? Ты в сырой земле лежи
шь, а тополь почку дает; ты под крестиком или звездой в сырой земле обретае
шься, а Обишка лед сбрасывает…
Глафира недовольно переставила с места на место посуду, стукотнула вилк
ами и ножами.
Ц Чего это ты раскаркался, отец! Смерть, смерть… Эк тебя занесло!
Ц А не мальчишка! На седьмой десяток валит Ц оглядываться не успеваешь
…
Ц А ты не оглядывайся, ты давай-ка, отец, чай свой допивай, да спать будем л
ожиться… Ты теперь с этими иконами спать-есть не будешь, так что давай-ка,
отец, ладься в постелю…

За ситцевым пологом, на огромной деревянной кровати, каждый под своим од
еялом, на пышных подушках, слабо освещенные, лежали муж и жена Анискины.
Ц Я тебе, отец, с этими иконами, чтоб им неладно было, могу помощь оказать,
Ц по-ночному тихо и ласково говорила Глафира. Ц Ежели их кто из наших, де
ревенских, увел, так я это дело через старух разведаю… Ну, чего помалкивае
шь?
Ц А того помалкиваю, что удивляюсь на тебя, мать.
Ц С чего бы?
Ц А вот с того, что к тебе эти старухи богомолки, как мухи на мед, липнут. Эт
о отчего так производится?
Глафира покосилась на мужа, затаенно улыбнулась, натянула одеяло до подб
ородка, опять улыбнулась.
Ц Тебе про это сказать, ты осатанеешь, Ц проговорила она весело. Ц Ты, м
ожет, мне развод дашь. К богу меня привести хотят! Ц важно ответила Глафи
ра. Ц Им это орден Ц жену милиционера в церковь притащить… Слушай, отец,
а чего ты опять про Верку Косую спрашивал? Неужто она и к иконам отношение
поимела?
Анискин быстро повернулся на бок.
Ц Имеет Верка Косая к иконам отношения или не имеет, Ц возбужденно прог
оворил он, Ц но она всегда там, где рубль. А мне школьный директор так объя
снил, что есть иконы, которым цена Ц три тысячи рублей! Ну, как Верке Косой
здесь деньгу не унюхать?
Они замолкли. Услышалось, как шелестят деревья за открытым окном, как бур
лит возле крутого яра обская вода, возится в листьях черемухи ночная пти
ца. А потом и музыка донеслась Ц это пел, подыгрывая себе на гитаре, «шаба
шник» Юрий Буровских.
Ц Узнаешь, кто поет? Ц спросил Анискин.
Ц Узнаю. Он, отец, кажну субботу в церковь ходит и всю службу выстаивает…

Они еще немного помолчали, потом Глафира сонно сказала:
Ц Я так смекаю, отец, что тебе с иконами помогу… А ты не смеись, ты не смеис
ь, отец! Ну, вон как его повело! Вон он как раскудахтался!
Участковый на самом деле хохотал во все горло и вытирал слезы. Просмеявш
ись, он потянулся к жене, ласково погладил ее по щеке, поцеловал в висок.
Ц Ну, вот чего, Ц сказал он решительно, Ц давай-ка спать, мать-милиционе
рша.
Ц Сплю, отец.

А под звездным небом, под такой яркой луной, что газету читать можно, шла в
еселая троица. Посередине улицы двигалась продавщица деревенского маг
азина Евдокия, справа и слева от нее шли с гитарами в руках завклубом Генн
адий Николаевич Паздников и «шабашник» Юрий Буровских. Он пел что-то оче
нь хорошее из Булата Окуджавы. Когда же Буровских кончил, наступила неко
торая пауза, потом Евдокия, прикрывая шелковым нашейным платком улыбку,
сказала:
Ц Прямо за сердце берете! И где вы только таким песням обучились, Юрочка?

Ц Везде! Ц ответил Буровских. Ц Я везде учусь, Ду! Мир Ц институт, люди
Ц студенты. Вечные студенты, Ду!
Дуська повернула к нему очень красивое от лунного света лицо, посмотрела
исподлобья, так, что трудно было понять Ц ласково или, наоборот, насмешли
во.
Ц Почему вы меня зовете Ду? Ц капризно спросила она. Ц Что у меня, челов
еческого имени нет?
Ц Ду лучше! Ц уверенно ответил Буровских.
Ц Их Евдокия Мироновна зовут, Ц горячо и ревниво перебил его завклубом,
Ц а ваше, извиняюсь, Ду Ц это на собачью кличку похоже… Ц И осторожно вз
ял продавщицу за нежный голый локоть. Ц Я, Евдокия Мироновна, как артист
в душе и по профессии, как служитель муз, специально для вас и только для в
ас из радиопередачи «С добрым утром» песню разучил.
Завклубом заиграл и запел. Светила луна, мерцали звезды, душевно и мягко п
ел Геннадий Николаевич Паздников.
Ц Прямо за сердце берет! Ц сказала Дуська.
«Шабашники и завклубом обменялись ревнивыми, угрожающими, возбужденны
ми взглядами.
Какой опухший, какой страшный, какой не похожий на живого человека сидел
перед Анискиным поп-расстрига Васька Неганов, облаченный в прежнее деко
ративное одеяние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25