– Девятый стог вчера ужасть какой кривой свершился. Ленку-то Вьюкову к стогу и близко пускать не надо. У ней глаз косой!
Хозяин опять замолчал, но на Лиду посмотрел требовательно, серьезно, так как и разговор меж ними был серьезный. Поэтому Лида тоже тяжело вздохнула, помолчала для солидности минуточку и уж тогда сказала протяжно:
– Народ заметки в боевой листок плохо пишет… А насчет Вьюковой вы правду говорите, Павел Гаврилович. Все норовит под ноги побольше, а на спину – поменьше. Вот его и перекашивает, стог-то…
Хозяйка тетя Фрося сидела, отдыхая, и молчала. Она стеснялась вступать в беседу двух работающих на производстве людей, но слушала их с радостью, и на лице у нее было такое выражение, точно она слышала очень умное, значительное. Потом Лида и хозяин поднялись, неторопливо пошли рядом, но у калики Павел Гаврилович остановился, через спину сказал жене:
– Ты купи в сельпе махорки-то. У меня уж самая малость остается.
Павел Гаврилович и Лида свернули в узкий переулок, прошли тонкой тропкой вдоль огорода, перешагнув через плетень, двинулись вдоль второго огорода, чтобы ровно через полкилометра оказаться на покосе – вот как близко было до него от деревни, и Лида почти всю дорогу думала о том, что жителям Яи очень повезло. «Конечно, – думала она, – если до покосов километр, то любая женщина пойдет и сено копнить, и кашеварить, и грести, и что тебе хошь! Потому колхоз по заготовке сена всегда выходит на первое место!»
В родной Лидиной деревне до самого ближнего покоса было восемь километров, чтобы попасть на него, надо было переправляться через речушку. Неудобные были покосы в Лидиной деревне, и она со вздохом подумала: «Как там наши? Что овцу зарезали, это правильно, но остатних беречь надо. Вдруг мало на трудодень выпадет?..»
Лида думала, вспоминала и даже не заметила, как Павел Гаврилович так резко остановился, что она чуть не наткнулась на его сутулую спину.
– Лид, а Лид! – сказал Павел Гаврилович, оборачиваясь. – Уж если народ в боевой листок писать не будет, так ты к нам приходи. Я Ганьку Пудина заставлю. Он семь групп еще до войны кончал.
На покосе было весело и пестро, духовито пахло сеном и зноем, стонали в белесом небе жаворонки, и плыли по небу легкие облака без конца и без начала. Парил под сквозным облаком распятый в небе коршун, громче сенокосилок стрекотали кузнечики и брызгали из-под ног. Покос походил на огромную шахматную доску, стога и разноцветные женщины – на шахматные фигуры.
К двенадцати часам дня Лида все-таки набрала немного материала для боевого листка, проверила, как идет сенокос во всех звеньях покоса и, довольная собой, полулежала под пахучей копной свежего сена. На нос у нее был приляпан клочок газетной бумаги, глаза прикрывали большие дымчатые очки в квадратной оправе, которые она купила в городе на барахолке совсем дешево.
На стане, как и полагается, имелся стол, врытый в землю толстыми ножками, стояли рядом поломанные конные грабли, возле которых смирно паслись спутанные лошади; был, конечно, на стане и шалаш из сена для ночного сторожа, а посередь всего горел большой яркий костер, возле которого похаживала толстая разговорчивая повариха тетка Варвара.
Люди понемножку собирались; пришли и молча сели на землю грязные и мрачные машинисты конных сенокосилок, подходили по одной женщины-копнилыцицы, прибегали с визгом и воем ребятишки, которым на покосе было уйма дела – и на граблях сидели, и рубили березовые ветки для вершения стогов, и в тех местах, где стогометателю не было простору, подвозили копны лошадьми. Ребятишки ничком бросались на землю, подпирали подбородки руками, чтобы слушать, как разговаривает сама с собой повариха тетка Варвара. Она похаживала кругами возле большого чугуна, смотрела в землю и говорила таким тоном, словно читала.
– И чего ей надоть, понять нельзя! – говорила тетка Варвара. – Он, как поехал в район, ей теплу кофту привез – это раз, шалевый платок – это два, китайского ситцу на кофту – это три! Тут бы ей и сказать ему: «Спасибо, Хведор!» Но она заместо спасибо ему говорит: «Ты, говорит, пьяный, спиджачок у тебя, говорит, в трех местах подранный, а под глазом у тебя, говорит, гуля! Иди ты, говорит, по этой причине куды хошь, и не нужна мне, говорит, тепла кофта – это раз, шалевый платок – это два, китайский ситец на кофту – это три!» И чего же вы думаете! Он это, конечно, от радости взбрыкалси да из дому шасть, как ему этой проклятой, то есть водки, добавить захотелось. Время, конечно, было позднее, в сельпо никого, продавщица Верка на танцах. Ну хоть в прорубь полезай! Ну, тогда, всякий понимает, он, то есть Хведор, прямой дорогой к Нюрке-самогонщице, и вот тебе пожалуйста! Теплой кофты нет – это раз, шалевого платка – это два, китайского ситцу на кофту – это три!
Смеялись приглушенно ребятишки, прислушивались к тетке Варваре сердитые машинисты конных сенокосилок, подсаживались поближе женщины-копнилыцицы. Bee больше и больше народу становилось на стане, но шуму не было, так как все слушали тетку Варвару, которая и не подозревала о том, что ее слушают. Она все похаживала вокруг котла, помешивала варево и разговаривала, как заведенная, и кончила только тогда, когда на стан пришел вместе с другими мужиками бригадир Сергей Сергеевич.
– Снедать, снедать! – закричал он, и от этого стан еще больше оживился. Все двигались, смеялись, разговаривали, усаживались на привычные места, и все это – разноцветные платья и платки женщин, яркие рубахи мальчишек, темные комбинезоны мужчин, стрекот кузнечиков, звон жаворонков и томление знойного воздуха – создавало праздничное, приподнятое настроение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20