Могучий, торжествующий дождь обрушился на землю, и мгновенно вымокший Евг. Кетской бросился к люку, провалился в него и в тесной каютке наткнулся на такую картину: оторвавшись от доклада, Олег Олегович Прончатов смотрел на фельетониста сочувственно, но растерянно. Потом на лице Прончатова появилась застенчивая, неловкая улыбка.
— Дело осложняется, товарищ Евг., — сказал он прочувствованно. — При такой скорости мы на Ула-Юл придем только завтра к вечеру. Доклад я, конечно, закончить успею, но вот вопрос, что мы будем есть? Вы захватили что-нибудь с собой?
— Нет! — ответил мокрый фельетонист. — В суматохе как-то в голову не пришло…
— Вот и я в суматохе, — огорчительно признался Прончатов. — Может быть, у команды что-нибудь найдется… Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, не стесняйтесь!
К девяти часам вечера дождик немного утишился, но зато окончательно выяснилось, что «Волна» навстречу течению идет со скоростью двенадцати километров в час, а у команды ничего съестного, кроме хлеба, соли и лука, нет. Это объяснила через люк перевернутая голова склонившегося вниз Яна Падеревского и добавила многозначительно: — …конечно, если экономить командировочные…
— Пойдите прочь с моих глаз — гневно сказал голове Олег Олегович и совершил вытянутым пальцем Дугу. — Немедля подать нам постельное белье!
— Белье? — переспросила голова. — Белье мы можем подать! Вот только, Олег Олегович, оно сырое по той причине, что кормовая каюточка-то протекает. А матрасов, Олег Олегович, и вовсе нету. Завхоз сказал, что все пришлось отдать молодому рабочему пополнению.
— Прочь, прочь! — берясь дрожащими пальцами за виски, хрипло сказал Прончатов.
— Пожалуйста! — ответила голова, прежде чем скрыться. — За бельишком-то сами пойдете или вон гостя откомандируете. Я от штурвала оторваться не могу, матрос Пуляев брезент держит, чтобы крыша не протекала, а моторист у мотора, так как с этой железины глаз спускать нельзя… Ой, катастрофа, я, поди-ка, с курса сбился! Ой, авария!
Голова мгновенно исчезла, наверху раздались испуганные вопли и крики; содрогнувшись, катер пошел влево, лотом вправо. Секундой спустя на палубе загремели тяжелые шаги. «Волна» панически заревела сиреной, донеслась умопомрачительная ругань, скрежет металла.
— Если пробоину не получим, то все кончится хорошо, — стоически сказал Прончатов. — Я вам, товарищ Евг., советую не держаться за край лежании. В таких случаях вообще ни за что держаться нельзя. Надо положиться на судьбу. Куда бросит, туда уж и бросит!
Подбадриваемый Прончатовым, фельетонист хорошо перенес ожидание опасности, а когда стало ясно, что «Волна» выправилась и прошла мимо опасных мелей и берегов, Евг. Кетской приосанился и даже что-то быстро записал в свой блокнот. Наверное, по этой причине Прончатов поглядел на него с большим уважением и со вздохом произнес:
— Вот я смотрю на вас и удивляюсь. Колоссальной выдержки вы человек, товарищ Евг.! — Прончатов вздохнул и понурился. — Вы, журналисты, вообще воспитаны на трудностях. Как это у вас в песне поется? — Олег Олегович защелкал пальцами и начал досадливо морщиться. — Ах, вот как: «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете».
Инфарктно рокотал мотор «Волны», суденышко раскачивалось, как на море, волны били в тонкие переборки, и Прончатов немного послушал окружающие звуки.
«Хороший он парень!» — неожиданно подумал Олег Олегович о фельетонисте.
— Позвольте тогда еще вопросик, — почтительно обратился Прончатов к фельетонисту. — Совсем маленький вопросик! — Пожалуйста! — стеснительно ответил Евг. Кетской.
— Вопрос у меня такой, — еще более робко произнес Олег Олегович. — А бывает так, что несколько строчек достаются легко?
— Бывает, Олег Олегович, — раздумчиво ответил Евг. Кетской, — но это чаще всего то, чего не замечает читатель.
— Спасибо, спасибо! — закланялся Прончатов. — Тогда я принимаю тяжелое для меня решение — сегодня не ужинать. Не будем приставать в Горищах, товарищ Евг., не будем! Если надо, чтобы ваши строчки были замечены, я на все пойду… Желаю вам счастья на пути к постельному белью!
Когда Евг. Кетской вышел, Прончатов откинулся на спинку дивана и принялся весело, добродушно хохотать; прохохотавшись же, он кликнул Яна Падеревского.
— Янус, — торжественно сказал Олег Олегович старшине. — Я не буду есть!
— Да что вы, Олег Олегович! — удивился Падеревский. — Из-за этого паршивца спать с пустым желудком! Идите за корму, там все приготовлено и прикрыто от него брезентом. А какая копченая стерлядка!
— Исчезните, Ян! — ответил Прончатов и усмехнулся. — Крутите свой штурвал, чтобы утром быть в Ула-Юле.
Еще раз усмехнувшись, Олег Олегович склонился над докладом и через секунду увлеченно писал, хотя краешком уха слышал все, что происходило вокруг него: и как вернулся с сырым бельем Евг. Кетской, и как ругался с ним из-за наволочек Ян Падеревский, и как фельетонист вторично поднимался наверх, ибо нашлись два матраса. Прончатов оторвался от доклада только тогда, когда на лежанке фельетониста раздался тоненький, заливистый храп и стали доноситься жалобные, мальчишечьи стоны.
Поднявшись, Прончатов посмотрел в лицо Евг. Кетскому. Без очков, с закрытыми глазами, с сонным румянцем на щеках, оно казалось совсем детским, добрым и умным. «Расчудеснейший парень!» — подумал Олег Олегович. Ох, как нравились Прончатову самоотверженность Евг. Кетского, его уверенность в том, что все в жизни должно доставаться с трудом, его добродушная наивность и, черт возьми, мужество! Не каждый человек выйдет на голый борт катера, когда кругом темень, дождь, когда старшина нарочно бросает катер в опасные кульбиты и когда неизвестно, за что держаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79