— Пильгуй! — хвалили.
— Маслаченко!
Через пять минут забили четвертый гол в ворота Кишкина. Теперь уже вся команда наехала на Кольку, который болтался по полю огурцом, мешаясь в ногах, как чужих, так и своих.
— Тебе в балет надо! — сокрушался Кипа.
— Какого хрена! — чернел от злости Ляля.
Колька чувствовал, что виноват, но, как исправить ситуацию, придумать не мог. Копошилось у него что-то в душе, но что именно, разобрать не получалось.
Во втором тайме Кишкину забили еще три мяча против одного Кипы.
Запахло разгромом, и мужики ржали над каждой неудачей Колькиной команды. Особенно обидно было, что девятнадцатилетний воротчик соседских настолько уверовал в мощь своей команды, что частенько оставлял свой пост и оказывался на территории соперника, где водился с мячом, финтил как хотел, а вдобавок, когда у него все-таки мяч отобрали, нагло, со всего маху, вмазал Кольке по левой ноге, отчего тот рухнул на поле как подкошенный и раскровенил себе нос.
— У-у-у! — завыло зрительское сообщество неодобрительно. — Ответь ему, Кипиани!
Колька был на полторы головы ниже воротчика и, возвестив, что драки не будет, установил мячик на месте нарушения. Почти от самых своих ворот бить намерился.
— Сам пробью! — сказан он тихо и побледнел предобморочно.
Вратарь уже успел вернуться к своим штангам и только лыбился всем.
— Тьфу! — сплюнул Ляля. — Ты ж не добьешь!
— Уйди!
Глаза Кольки закатились, губы вытянулись в ниточку, он отошел от мяча на три шага, потом вернулся на один и, услышав из соседнего мира свисток Фасольянца, ударил по мячу…
После того как мяч по немыслимой траектории влетел в девятку, а воротчик безрезультатно плюхнулся в пыль, еще с минуту над коробочкой висела тишина, словно ночь внезапно наступила, а потом такой могучий рев раздался, что во всех домах округи стекла затряслись.
Человек тридцать выскочило на поле и ну Кольку тискать и подбрасывать, как будто за один его гол, пусть и фантастический, пять дадут!..
Колька славы стеснялся, просил отпустить.
Его аккуратно поставили на землю и погладили правую ногу.
— Золотая! — сказал кто-то.
— Волшебная! — подтвердили сзади…
Лишь девятнадцатилетний воротчик сплюнул под Колькины кеды.
И тут Фасольянц свистнул окончание матча.
— Бабки гоните! — процедил капитан. — Или попадаете на обеды! Весь год ваше жрать будем!..
Ляля и Кипа выразительно посмотрели на Кольку.
— Я сейчас!
Он взбежал по лестнице к своей квартире, нырнул под диван, отклеил из-под ножки лейкопластырь и отсчитал из заначки двести рублей. Оставалось всего двадцать. Когда сбегал обратно, чтобы долг отдать, то вдруг ощутил свое тело и душу легкими. Маета прошла, и он, перепрыгивая через пять ступенек, вылетел на улицу, где его поджидали соседские.
— Мой процент! — взвизгнул Фасольянц.
И Колька без сожаления отдал долг, сунув пачку кому-то из чужих, кивнул на прощание команде и пошел себе в сторону арки.
— Еще раз так сможешь? — услышал он голос.
Обернулся и увидел старика со знакомым лицом. «Из цирка», — подумал.
— Смогу, — уверенно ответил Колька.
— Тогда поехали.
За аркой стояла черная «Волга» с нагретыми кожаными сиденьями и коротко стриженным водителем. Старик открыл перед пацаном заднюю дверь, а сам уселся вперед.
Автомобиль отпарковался и плавно поехал по бульварам. За всю дорогу старик со знакомым лицом не проронил и слова единого, а когда подъехали к «Лужникам», показал милиционерам удостоверение, и их пропустили. Доехали почти до самого поля.
— Пошли, — позвал старик, и Колька ступил на лужниковскую траву.
По полю бегали футболисты, и на всех была форма фирмы «Адидас».
А грудь Кольки обтягивала материя «Москвашвея» с надписью «Кипиани», на ногах болтались кеды за четыре рубля.
Никто на подростка не обращал внимания. Они со стариком прошли через все поле, туда, где в одиночестве разминался худой высокий парень.
— А ну, Ринат, — негромко попросил старик, — встань в ворота!
Тот безо всяких возражений уперся пятками о вратарскую ленточку и натянул перчатки получше.
Старик поставил мяч на одиннадцатиметровую отметку и спросил:
— Не далеко?
Колька пожал плечами:
— Можно дальше.
Взял мяч, отнес его метров на двадцать дальше и поставил на траву.
Ринат засмеялся и встал расслабленно.
— А ты не смейся! — проговорил старик рассерженно. — Давай, пацан!..
4
Роджер Костаки прошел в гримерную, где уже сидел переодетый в концертное ударник Бен. Поздоровались.
— Ты слышал, — выдал новость Бен, — сегодня еще и третье отделение будет.
— Как третье? — удивился Роджер, раскрывая портфель и вынимая из него полиэтиленовые мешки. — Мало нам литовцев?
— Русский посол на концерте будет присутствовать и Его Высочество принц Чарльз! — ударник зашнуровал лаковый ботинок и подошел к зеркалу. — Шостаковича будем играть! Мы все же королевский оркестр.
Роджер злился, что из его жизни без предупреждения Миша отнял сорок пять минут. Не Чарли же попросил… Доставая из мешка немнущиеся брюки, оставшиеся в наследство от дяди, он подумал, что очень удобно иметь такую одежду, не требующую особого ухода. Можно весь гардероб и многое другое уместить в один портфель. Рубашка нейлоновая и прорезиненные ботинки. Бабочка тоже антикварная, подарена матерью.
— У тебя сегодня выпускной экзамен! — сказала когда-то очень давно его мать. — Хочу подарить тебе эту милую вещицу! Я приобрела ее в музыкальном антикварном магазине. Говорят, она когда-то украшала шею самого сэра Перкинса!
Кто такой сэр Перкинс, Роджер до сих пор не знал. Ему было плевать, кто такой сэр Перкинс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162