.. Вырождение!.. «Что это за страна такая — Литва? — думал Роджер, открывая партитуру. — Вражеская!.. Враждебная искусству…»
Он вытащил ударную палочку из замшевого чехла и поелозил по ней пальцами, ощущая телесную радость. Тридцать процентов платины, тридцать серебра, а остальные сорок сложного сплава… Бережно положил ее на пюпитр. Открыл остальные чехлы, щелкнув кнопками, и пробежался по головкам палочек подушечками пальцев, проверяя их готовность к сегодняшнему концерту. Словно уже сыграл на самих палочках, прикосновениями одними.
Миша вздернул почти лысую голову, взмахнул руками, и по сцене забегали и запрыгали Гоблины с Гремлинами, вытанцовывая Шекспира под Прокофьева.
«А-а-а, — догадался Костаки. — Пародия! Музыкальная шутка! Но почему наш оркестр?»
Он слегка дотронулся палочкой до треугольника, ловя сердцем произошедший звук. Пение металла было столь чудесным, что Роджеру стало наплевать на низкозадых балерунов в средневековых костюмах. Все его тело наслаждалось чистым звуком. Он ловким движением засунул палочку обратно в чехол и так же ловко выудил другую, ударив по треугольнику трижды.
Он попал точно, куда было ему же и нужно. В верхнюю часть треугольника справа, литиевую со сплавом ванадия, в нижнюю — платина с титаном, и вновь в верхнюю справа.
Роджер почувствовал подступы экстаза. Напряглись стопы ног, и из обеих подмышек потекли струйки.
Он вновь сменил палочку на очень толстую. Жирнушка — называл ее про себя. Она давала звук необычайной глубины, и Роджер был уверен, что Жирнушка своим голосом могла бы достичь уха какого-нибудь чудовища на дне океанской впадины.
Ударил ею слегка наискосок, по различным сплавам, и застонал про себя…
Наступили двадцать пять тактов паузы, и Роджер поглядел на альтиста, который даже искоса не посматривал на литовских юношей.
Видно, совсем дело плохо, если альтист не интересуется. Видно, совсем никудышные артистики!..
Надо было Мушарафа позвать сегодня. Мнение его послушать!
Пауза кончилась, и Роджер со всей затаенной страстью принялся солировать. При этом он использовал до шестнадцати палочек, меняя их так ловко, что любой фокусник мог бы позавидовать… Выдергивал из чехлов! Засовывал обратно!.. Нейлон вокруг подмышек пропитался большими темными кругами… Все в душе пело, все в теле подпевало душе, в мозгу вспыхивали крошечные молнии, сладко туманя рассудок… И…
Вновь наступило тридцать два такта паузы.
Почему-то Роджер вспомнил себя в церкви, наверное потому, что на сцене танцор-священник появился…
Он исповедовался впервые, хотя ему уже исполнилось одиннадцать лет. Мать привела его в храм и указала место, куда надо идти.
— Вон, видишь, кабинка! — указала она в глубину. «Похоже на биотуалет», — подумал Роджер и смело направился к исповедальне.
За шторкой пахло старым деревом и ладаном. Было темно, и Роджер различил слабый отблеск света лишь на стенке исповедальни. Окошечко… Сделано то ли из сетки, то ли плетение какое… И к нему ухо огромное приставлено. Как у обезьяны.
Маленький Костаки встал коленками на сиденье и дунул в ухо что было силы. Ухо мгновенно исчезло. Зато появился глаз, старающийся рассмотреть в темноте источник хулиганства. В глаз Роджер дуть не стал.
— Меня зовут Роджер! — представился он.
— Зачем ты дунул мне в ухо? — поинтересовался голос из окошечка. — Это богопротивное дело!
— Я не смог противиться соблазну, — честно признался мальчик.
— Соблазн погубит твою душу.
Голос произнес эту фразу печально и фальшиво.
— Увидеть Господа тоже соблазн. Но этот соблазн не станет причиной моего низвержения в ад!
— Вот что, милая девочка!..
— Я — не девочка. Я мальчик. Меня зовут Роджер, — напомнил Костаки. — И я пришел исповедоваться.
— Так делай то, зачем явился! — поторопил голос сердито.
— Я в первый раз.
— Не волнуйся, — смягчился голос. — Я тебе помогу.
— Я не волнуюсь.
— Ты своенравный ребенок!
— Что такое — своенравный? — поинтересовался Роджер.
Голос не ответил на этот вопрос, зато задал другой:
— Ты знаешь, как исповедоваться?
— Мама мне рассказывала.
— Можешь начинать.
— С чего?
— С чего хочешь. И с самого плохого можно начать, и постепенно к этому самому плохому подходить!
— Хорошо… — Роджер задумался, перебирая в голове плохое.
— Ты здесь, мальчик?
— Я вспоминаю о своих грехах. Вы мне мешаете!
— Вспоминать надо дома, а здесь исповедоваться и каяться в них! Понял?
— Понял.
— Начинай!
— А можно здесь включить свет?
— Зачем? — удивился голос.
— Я хочу посмотреть на ваше ухо.
— Здесь нет света. А ухо у меня такое же, как у тебя.
— В три раза больше, — не согласился Роджер. — Оно у вас волосатое?
— Не слишком.
— Как мне без света знать, ухо ли дьявола это или ухо священника? Я же не могу каяться перед сатаной.
На той стороне подумали и приняли решение.
— Высунь голову наружу.
Лизбет увидела, как вдруг из исповедальни показалась голова сына, навстречу ей вынырнуло чело святого отца, и через мгновение оба исчезли в исповедальне вновь.
— Как тебе? — поинтересовался голос, который теперь имел черные глаза с мешками под ними, одутловатые щеки и бороду клинышком. — Из-за тебя нарушил таинство!
— Хорошо, что вы не красавец!
— …
— А то я бы подумал, что под красотой личина дьявольская скрывается!
— Хватит болтать пустяки! Начинай с самого плохого!.. Между прочим, у тебя вся физиономия в прыщах!.. Начинай же!
— Хорошо, — согласился мальчик. — Когда я смотрю на материнское лицо, мне всегда кажется, что я вижу ее задницу!
— Ты — хулиган! Я сейчас возьму тебя за твое маленькое ухо и выведу из церкви!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162