— Это нас сейчас не касается, — махнул рукой на Свержова Дударев. — Так что вы, Игорь Константинович, умеете делать?
— Многое, — вздохнул Шеврикука. — Многое чего умею делать…
— Ну уж, наверное, не все, — рассмеялся Дударев. — Вот, скажем, то, что смог бы сделать Митечка Мельников, вы, думаю, не сможете. Он у нас уникальный талант. К тому же из колдунов. По отцовской линии.
— И по материнской! — добавил Подмолотов. — А вот морских узлов вязать он не может!
— Как твоя фамилия? — спросил Бордюков.
— Подмолотов, — сказал Подмолотов.
— Ударение? — спросил Бордюков.
— Подмoлотов.
— Не ври!
— Как у наркома иностранных дел. Но с приставкой.
— А ты его лично знал?!
— Я-то? Нигде, ни за что, ни при каких обстоятельствах! Конечно, знал. Мы строим в Бирюлеве, я тогда был в СМУ, он идет мимо, ему девяносто шесть лет, он говорит: ты, что ли, тоже Молотов? Нет, говорю, я Подмoлотов. Он говорит: ну все равно, давай выпьем, а у меня стакан в руке, я ему даю, он выпил, говорит: хороший спирт. Сталин, говорит, дурак, меня не уважал, а Хрущева, дурака, привечал.
— Все ты врешь! — сказал Бордюков. — Ты вот и на Мельникова грешишь, а сам, уж точно, ни одного узла связать не сумеешь!
— Я-то! — рассмеялся Подмолотов. — Это вот Игорь Константинович, возможно, не сумеет.
— Я сумею, — грустно сказал Шеврикука. — Хотя и надоело.
— А наркомов ты не пачкай! — заявил Бордюков Подмолотову. — И на узлы твои мне наплевать. Где у тебя ударение?
— Я Подмолотов. И все.
— Здравствуйте! Ты — Крейсер Грозный! — обрадовался Дударев. — Ты — Крейсер Грозный, и более никто!
— А узлы вы все равно не умеете вязать.
— Умею, — поморщился Шеврикука.
— Неужели и выбленочный?
— И выбленочный. Хотя он и противный. И кошачьи лапки. И удавку. И рыбацкий штык. И еще восемнадцать узлов, о которых вы и не знаете.
— Я не знаю?! — возмутился Подмолотов.
— Да, — сказал Шеврикука, — вы про восемнадцать узлов, на флоте не применяемых, и не знаете.
— Какие такие восемнадцать? — растерялся Подмолотов. — Да я все узлы знаю!
— Я могу назвать и еще тридцать узлов, о которых вы И представления не имеете.
— Никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах!
— Хорошо, — сказал Шеврикука. Он почувствовал, что сейчас начнет врать, фанфаронить и надо себя ограничить. И помнить, кто он есть.
— Ну-ка покажите выбленочный-то! — вдруг потребовал Свержов. — Я вот сейчас шнурки из ботинок выну.
— Погоди! — сказал Дударев. — А полы вы, Игорь Константинович, циклевать можете?
— Полы, — сказал Шеврикука, — могу.
— А рубанком?
— И рубанком.
— А чтоб леща вяленого достать в Самаре? — спросил Подмолотов.
— Это не ко мне, — сказал Шеврикука.
— Я вас уважаю, — заключил Дударев.
— И леща не может! — стоял на своем Подмолотов. — И уж тем более не развяжет ртом двадцать девятый узел!
— Двадцать девятый, тридцать первый, тридцать восьмой ртом могу, — заупрямился Шеврикука. — А вот начиная с сорок третьего, извините, исключительно носом.
— Я тебя уважаю! — сказал теперь и Свержов.
— Сорок третьего морского узла нет, — покачал головой Подмолотов. — Сорок четвертый есть, а сорок третьего нет.
— А давайте поедем в «Кот д'Ивуар», — возмечтал Митя Мельников.
— Сколько ты нам положишь? — спросил Свержов Дударева.
— Не меньше семисот. Поначалу. Иначе вы и не прокормитесь, — сказал Дударев. Тут же взглянул на Шеврикуку: — А вам не смогу дать больше пятисот пятидесяти.
— Я к вам и не собираюсь, — сказал Шеврикука.
— Но-но-но! — погрозил ему пальцем Дударев. — Ишь, уже загордился!
Но уже приблизились к шашлычной. И была тут же обнаружена в зарослях тетя Граня, поход ее за трехлитровой банкой совершался не более двадцати минут. Расселись в воздушном зале шашлычной, день был сухой, не капало, сиделось хорошо. Поначалу молчали, разливали, пили, жевали, фыркали и находили, что стало легче. Похоже, что из Бордюкова, Свержова и Мельникова унеслась тоска, и даже увиделось им некое благополучие в мире и в собственных судьбах. А Дударев и Подмолотов выглядели еще более задорными. Дударев холил расческой коварно-крутые усы, поглядывал, нет ли поблизости каких-нибудь утренних дам, в надежде их развлечь. Но дам не было. А Подмолотов, Крейсер Грозный, явно хотел напомнить публике что-либо из своей вулканической жизни. Шеврикука и выпил всего полстакана, а опять отяжелел. Это было странно.
— Вот так же сидим мы однажды в Эфиопии, — сказал Подмолотов, — крейсер наш посещал с дружеским визитом, и заходят в бар американцы. Они такие же, как и мы.
— Ага! Прямо и такие! — поморщился Свержов.
— Такие же! — заявил Подмолотов. — Может, и еще лучше. Но не хуже. Тем более тоже моряки. Сразу поспорили, чей флот крепче. Естественно, мы их перепили. Очнулся я в госпитале. Но и перед госпиталем я кое-что чувствовал. Мы плыли по Амазонке.
— Ага! По Амазонке! — обрадовался Свержов. — Это какая же Амазонка в Эфиопии?
— Правильно, — кивнул Подмолотов. — Амазонка не в Эфиопии. Она в Бразилии. Нас срочно вызвали в Бразилию. Мы утром там.
— Где Эфиопия и где Бразилия?
— И что! — Подмолотов чуть ли не возмутился. — Под Африкой мы прошли туннелем. Скоростным. Там есть такой туннель. Секретный. О нем нельзя говорить. Но вы люди проверенные. Про Мертвую дорогу слыхали? Ну? А этот успели достроить. Не всех сразу отпустили. И вот идем мы, значит, утром Амазонкой. Река дурная! Мутная. И выплескивается в океан. Валы катит. Не пускает. Но кого не пускает? Атомный гигант не пускает! Мы ей пальчиком: не шали, Амазонка! Сразу стала шелковая. Впустила. Но опять видим: дурная. Деревья вдоль нее стоят прямо в воде. Растут друг на друге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36