– Любому из вышестоящих коллег нашего банка было бы нелегко высказать свое мнение откровенно. Вы сами тоже занимаете ответственный пост, поэтому прекрасно понимаете, что я имею в виду. Короче говоря, ваши разработки по делу Козика дают повод для самого серьезного беспокойства.
– Беспокойства… – бормочу я и, к сожалению, смотрю при этом в пол, как подросток, которому читают изречения левитов.
От вас ждали, что вы разберетесь с этим делом, господин Шварц. А вместо этого банк получил от вас отписку – примем во внимание, что по этому вопросу вы работали в течение нескольких недель, – так вот, в этой отписке нет ничего, кроме простого перечисления проблем. Причем все эти проблемы упоминаются в самих актах. Ну и как?
– От вас ждали, что вы разберетесь с этим делом, господин Шварц. А вместо этого банк получил от вас отписку – примем во внимание, что по этому вопросу вы работали несколько недель, – так вот, в этой отписке нет ничего, кроме простого перечисления проблем. Причем все эти проблемы упоминаются в самих актах. Ну и как?
Она продолжает говорить в таком же стиле и тем же тоном. Ловлю себя на том, что начал ухмыляться подобно недисциплинированному школьнику, получающему свою порцию порицаний, которые он не воспринимает всерьез. Не могу определить, что говорит она, а какие слова мне просто представляются , уж больно они похожи.
Господин Шварц, подводя итоги сказанного, я вынуждена сообщить вам, что руководство банка приняло решение дать вам возможность попробовать свои силы на другом месте работы .
– Господин Шварц, подводя итоги сказанного, я вынуждена сообщить вам, что руководство банка приняло решение дать вам возможность попробовать свои силы на другом месте работы.
Становится совсем противно, потому что мне придется принять их правила игры, если я не хочу, чтобы меня выгнали со скандалом. Произношу:
– Ну, это, как вы, наверное, понимаете, меня не совсем устраивает, но я, само собой разумеется, принимаю ваше предложение. – И так, словно речь идет об обсуждении совместного проекта, заинтересованным тоном продолжаю:
– Какие временные рамки вы мне установите?
Как можно скорее, господин Шварц .
– Как можно скорее, господин Шварц.
«Да, точно так, как можно скорее», – думаю я.
– Ну хорошо, мне кажется, что лучше всего я смогу сконцентрироваться на новых задачах, если сразу же освобожу свой кабинет. Наверное, удобнее всего производить переориентацию, сидя дома, правда?
Чтобы расставить все точки над i, господин Шварц, скажу, что до истечения срока, предусмотренного трудовым законодательством, вы можете не ходить на работу. Вам будет выплачена предусмотренная в таких случаях сумма .
– Мне действительно очень жаль, господин Шварц, но ведь вы сами прекрасно понимаете, что двоим нам тут делать нечего.
Простите, я не ослышался? Может быть, мне показалось? Что она сказала? На всякий случай бормочу:
– Да, разумеется, вы правы.
По виду Румених понятно, что она считает разговор законченным.
Нельзя не признать, что все предельно ясно. Говорю «Счастливо!» и несколько неуклюже покидаю кабинет Румених, которая предпочитает не смотреть мне вслед. Вместо этого она разбирает важные бумаги на своем письменном столе.
Я и представить себе не мог, что все будет так просто.

18

Итак, меня вышвырнули. Самое мерзкое, что неожиданно у меня появилась идея фикс, от которой никак не избавиться. «Они меня вышвырнули, потому что мне уже не тридцать» – так поет некий гортанный мужской голос, один из тех, какими исполняются современные шлягеры. Несмотря на это сам текст, естественно, обыкновенный отстой. Никого не выгоняют только за то, что ему уже не тридцать. Мне тридцать пять, и поэтому меня вышвырнули! Это теория для неудачников. Выгоняют того, кто повел себя как лох. Так принято говорить. Но и это не совсем так. Выгоняют потому, что некие люди приняли такое решение, объединившись все против одного, против того, кто должен вылететь, и тогда он оказывается на улице.
Возвращаюсь из кабинета Румених, на языке привкус опилок, в голове зуд.
Это один из тех «хитов», которые крутят в музыкальных автоматах «стоячих» забегаловок. «Хитам» уже лет по двадцать, а то и больше, они уже давно забыты, но все еще достаточно хороши для того, чтобы заставить рыдать пару развалин у стойки, вынудить их нажраться до поросячьего визга. Годятся они и для того, чтобы подергать за ниточки сердца той швали, которая не желает слушать подобные вещи. Да, все будет именно так: по утрам в десять часов я, с покрасневшими глазами, неприятным запахом, в засаленном костюме от Кельвина Кляйна буду стоять в баре «У Хельги» и, склонясь над восьмой кружкой «Ундерберга», растолковывать ей, что все случившееся со мной – ужасно несправедливо, что там была эта женщина, Румених, которая встала на пути моего успеха, что, если бы не она, все было бы по-другому.
И все это только дурацкие, известные всем клише. У каждого есть шанс даже после самого горького поражения встать на ноги и сказать: «Сегодня великолепный день!» Только так и можно себя вести. Если Румених меня уволила, то это всего-навсего старт в новую жизнь. Я счастлив, я свободен! Конечно, перед Марианной будет трудновато выдавать мое увольнение за начало успешной карьеры, но у меня все получится. Или она будет думать, что я ни на что не гожусь? Говорят, эта мысль не дает покоя любому безработному: я ни на что не гожусь. Буду лежать в постели рядом с Марианной, не реагируя на ее попытки меня соблазнить. Вместо этого буду, уставившись в потолок, курить одну сигарету за другой, а потом произнесу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49