Если они будут так смелы и решатся заглянуть в лицо Солнцу, они увидят и опушенные ресницами загадочно темные глаза, которые люди называют пятнами, и пляшущие фонтаны извержений, которые пока величают протуберанцами. Они увидят и то, что никогда не увидим мы, и вернутся совсем другими, чем были прежде. Не знаю, какие у них будут лица и как они будут говорить, но они назовут все по-своему, и мы будем повторять их слова. Это уж точно.
...Все же предчувствие не обманывало меня: незаметно для глаза мир изменял привычные пропорции. В обиходе появилось новое слово - "страх". Сколько я себя помню, меня ничто не пугало. Грусти, беспричинной тоски, серых денечков было сколько угодно. Не знаю, может, человеческая память и стремится незаметно сместить грани, осветив все прошлое только розовым лучом, за всю свою жизнь не могу припомнить ничего, что хоть на миг устрашило бы меня.
И вот я тоже попал под удар облака.
Как-то я гулял под старыми каштанами, и солнечная мозаика света и теней скользила под моими ногами. Яркая весна, полная запаха травы, листьев и нагретого камня, неслышно ступала за мной. Я шел и представлял, как я въезжаю на слоне, или пантере, или просто на волке в этот город, как испуганно шарахаются пешеходы и мобили, не зная, что зверь совсем ручной. Я так увлекся, что совсем не удивился бегущим навстречу людям. Я даже посторонился, уступая им дорогу, но что-то поразило меня. Испуганные лица. То, что я уже видел на экране Менге. Я замер. Я не старался понять, что чувствую, я совсем забыл о себе, а просто превратился в приемную антенну. Мне казалось, что сейчас увижу что-то невидимое, что излучает облако, услышу, ощущу, пойму... Я ждал...
Резкий звон стекла бросил меня в поток бегущих. Машина на полном ходу врезалась в витрину. Осколки блестели на тротуаре, на гладкой крыше мобиля. Водитель был невредим. Он стоял в кольце любопытных, разводил руками и глупо улыбался.
- Есть еще стеклянные витрины, - пробовал кто-то пошутить.
Я поплелся к своим и стал разбираться сам в себе. Но ничего, кроме усталости, не обнаружил. Игорь тоже ничего определенного о себе сказать не мог. Паша Кадыркин пожал плечами.
Мы сидели в разных углах комнаты и молчали, пока не разгорелся спор. Не помню уже, с чего он начался, но, конечно, говорили мы про облако. Я и Паша предсказывали мрачное будущее. Игорь же взвился на дыбы и, схватив острейший меч логики, защищал все человечество. Как и всякий борец за справедливость, он обязан был одержать победу, но эта победа еще пряталась в том сказочном яйце, которое утка уронила в море, из которого выплывет мудрая щука...
- Какая там физика четырех миров! Какие еще диапазоны разума! Какие универсальные законы! Ничего мы не знаем. Все мираж, - так зудели мы с Пашкой, развалившись валетом на широченной тахте.
Игорь бегал по комнате, нервничал.
- Нам брошен вызов. Мы должны его принять!
- Приняли, а что толку?
- А то, что вы смотрите на облако из своего окошка! Не хотите мыслить космическими масштабами.
- Ну и мысли на здоровье.
- Все вы обыватели, - не выдержал Игорь.
- Вот как?
- Да! Приспособились. Под защитой зонтиков, гравилетов, роботов, ракет, скафандров...
- Носков, чулок, носовых платков, циклотронов, термояда, шоколада, продолжил я.
- Мещан ничто не спасет, - очень мрачно сказал Игорь.
- Ну, знаешь, это уж через край!
- А ты как думал! Развалились и философствуете. Кто вы такие? Обломовы! А работа стоит.
Вскочили - и по своим углам.
По своим машинам.
Злые - как носороги.
А вечером совершенно неожиданно мы все втроем набросились на Акселя. Говорили про трудности, про облако, про свое нытье. Аксель слушал нас спокойно, поглядывая исподлобья медвежьими глазками.
- Мы ничего не боимся. Дайте нам только кислородный баллон и забросьте хоть на Сатурн, - горячо говорил я.
- Лучше быть на Сатурне, - поддержал меня Игорь, - чем эта бесполезная гонка. Надоела суетня. Хоть к черту на рога, только, Аксель Михайлович, точно скажите - куда?
- Вот вы говорите: боритесь с собственными недостатками, - заявил Паша. - А ведь это раздражает. Лучше бороться с общим врагом, чем с самим собой. А у нас есть такой противник.
Схватка длилась ровно одну минуту. Минута потребовалась Акселю, чтобы высмеять наше нытье, вернуть в исходное "рабочее состояние".
- Соль, сыр, суп, чернила - все не то! - ответил он нам словами Чарлза Гудийра, настойчивого американца, который а поисках резины добавлял в каучук, все, что попадалось под руку. - Мы с вами еще не изобрели резину, - продолжал Бригов, - и потому можно нас высмеивать. В своей работе мы получили достаточно отрицательных результатов, не создав теории облака. Он кратко перечислил бесплодные расчеты полей облака. - Я не стану приводить исторические примеры, как поражения выносили смертный приговор самым стройным теориям и служили основой для новых взлетов науки, а скажу просто: если бы я точно знал физику облака, я написал бы на бумажке формулы и тут же распустил вас по домам. Пока что я приглашаю желающих на переговоры с облаком. Если оно ответит, переговоры состоятся завтра в восемь утра.
9
Дождливым серым утром выехали мы под ажурную арку радиотелескопа. Маленький вагончик тащил нас вверх по наклонной крыше плато. Кратким было это путешествие внутри почтенного столетнего телескопа, но я запомнил его лучше, чем все последние перелеты на ракетах. Сквозь проволочное кружево тоннеля разглядывал я маслянистые, тяжелые лапы елей; капли воды скатывались по ним и обрушивались игрушечными водопадами. Все вокруг - и трава, и красные набухшие ягоды земляники, я долговязые сосны, и кусты, все было мокрым-мокро, а под елью хоть разводи костер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58