Всех преступников повесили на городских воротах, а затем поспешно зарыли в неосвященную землю. После казни Барончелли похоронят в одной дыре с ними — но с учетом серьезности преступления казнь должна была произойти на главной площади Флоренции.
Сейчас, когда маленькая повозка с грохотом катила мимо толпы, приближаясь к эшафоту, у Барончелли вырвался громкий стон. Страх сковал его душу, причиняя муки, не сравнимые ни с какой физической болью; его бросало то в жар, то в холод, порой захлестывала дурнота, словно он тонул. Ему казалось, что еще немного — и он потеряет сознание, но забвение, как это ни жестоко, не приходило.
— Смелее, синьор, — раздался голос. — Бог не покинет вас.
Рядом с повозкой шагал его Утешитель. Этого флорентийца звали Лауро, и он был членом братства Санта-Мария делла Кроче, также известного как орден черных, потому что все его члены носили черные накидки с капюшонами. Цель ордена — дарить утешение и милость нуждавшимся, включая несчастные души, осужденные на казнь.
Лауро находился при Барончелли с первой минуты его появления во Флоренции. Он следил за тем, чтобы с пленным хорошо обращались, как следует кормили и одевали, разрешали посылать письма родным (Джованна так и не откликнулась на его призыв повидаться). Лауро выслушивал слезные покаяния Барончелли и оставался с ним в камере, чтобы за него помолиться. Утешитель взывал к Святой Деве, Христу, Всевышнему и святому Иоанну, покровителю Флоренции, чтобы они даровали Барончелли прощение, покой и позволили его душе попасть в чистилище, а оттуда — на небеса.
Барончелли не присоединялся к нему в молитвах, полагая, что Всевышний воспримет это как личное оскорбление.
Теперь Утешитель под черным капюшоном шагал рядом с ним и во весь голос произносил псалом, или молитву, или церковный гимн — из-за шума толпы Барончелли не мог разобрать ни слова, видел только белый пар изо рта. В ушах у него раздавалось лишь одно слово, оно пульсировало в такт сердцу: «Palle. Palle. Palle».
Повозка подкатила к ступеням, ведущим на виселицу. Утешитель взял Барончелли под локоть и неловко помог ему спуститься на холодный плитняк. У Барончелли от ужаса подкосились ноги; Утешитель опустился на колени рядом с ним и зашептал на ухо:
— Не бойся. Твоя душа воспарит прямо на небеса. Из всех людей один ты не нуждаешься в прощении. То, что ты совершил, было угодно Богу и не считается преступлением. Многие из нас называют тебя героем, брат. Ты сделал первый шаг на пути очищения Флоренции от великого зла.
Голос Барончелли так дрожал, что он с трудом понял сам себя:
— От Лоренцо?
— От распутства. Язычества. От нечестивого искусства.
Барончелли, стуча зубами, злобно взглянул на него.
— Если ты… если другие… верят в это, тогда почему вы не спасли меня раньше? Спасите сейчас!
Мы не смеем действовать открыто. Предстоит еще очень много сделать, прежде чем Флоренция, Италия да и весь мир будут готовы нас принять.
— Безумец, — выдохнул Барончелли. Утешитель улыбнулся.
— Все мы безумны перед Всевышним.
Он помог Барончелли подняться, но тот, вскипев, вырвал локоть и, спотыкаясь, самостоятельно взошел по ступеням.
На эшафоте палач, молодой, стройный мужчина, чье лицо было скрыто под маской, встал между Барончелли и висевшей петлей.
— Перед лицом Господа, — произнес палач, обращаясь к преступнику, — я прошу у тебя прощения за то, что поклялся совершить.
Во рту Барончелли пересохло, язык прилип к нёбу, когда он с трудом заговорил, и все же голос его звучал поразительно спокойно:
— Я прощаю тебя.
Палач облегченно вздохнул. Наверное, прежде обреченные на смерть стремились запятнать его руки в своей крови. Он поймал Барончелли за локоть и подвел к определенной точке на платформе, возле петли.
— Встань здесь.
Голос его звучал до странного нежно. Он вынул из складок плаща белый льняной шарф.
За секунду до того, как ему завязали глаза, Барончелли окинул взглядом толпу. Впереди стояла Джованна с детьми. Она находилась слишком далеко, поэтому Барончелли не был уверен, но ему показалось, что лицо у нее заплаканное.
Лоренцо де Медичи нигде не было видно — но Барончелли не сомневался, что он присутствует на казни. Следит откуда-нибудь с потайного балкона или из окна, а может быть, затаился в самом дворце синьории.
Внизу, у подножия эшафота, стоял Утешитель, на его суровом лице, как ни странно, блуждало довольное выражение. В секунду прозрения Барончелли понял, что он сам, Франческо де Пацци, мессер Якопо, архиепископ Сальвиати — все они поступили как глупцы, их мелкими амбициями воспользовались для того, чтобы осуществить более грандиозный план, внушавший ему теперь почти столько же ужаса, как и неминуемая смерть.
Палач завязал глаза преступника шарфом, затем накинул ему на шею петлю и туго затянул. За секунду до того, как платформа под ним упала, Барончелли прошептал два слова, обращаясь к самому себе:
— Получай, предатель.
X
Как только тело Барончелли перестало дергаться, молодой художник из первых рядов толпы сразу приступил к работе. Трупу предстояло висеть на площади несколько дней, до тех пор, пока он не сгниет и сам не вывалится из веревки. Но художник не мог ждать. Он хотел запечатлеть образ, пока в нем еще не угасло эхо жизни. Кроме того, молодые повесы вскоре затеют забаву — начнут швырять в повешенного камни, а потом непременно пройдет дождь и труп распухнет.
Он набросал эскиз на бумаге, прижатой для жесткости к доске из тополя. Он заранее срезал мягкий пушок со ствола пера, ибо так часто им пользовался, что любые колючки вызывали раздражение на длинных пальцах;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24