Преступления, совершенного против святого отца, достаточно для вынесения самого сурового приговора. Но нельзя забывать об огромной популярности аббатисы в народе. Если она останется жива, пусть даже и будет отлучена от Церкви, сохранится вероятность народного восстания, а также опасность того, что мать Мария-Франсуаза может получить политическую поддержку некоторых… сбившихся с пути владык…
Мишель понимал, что епископ имеет в виду некоторых представителей высшего духовенства. В этом Риго был прав, потому что, считаясь святой, аббатиса обладала огромной политической властью – настолько огромной, что до своего задержания больше влияла на архиепископа Тулузы, чем сам епископ Каркассона. Так вот, значит, в чем дело: Риго был настолько напуган и исполнен зависти, что решительно желал смерти аббатисы.
Тут же Мишель мысленно услышал знакомые увещевания отца Шарля: «У тебя слишком горячая голова, сын мой. Ты должен научиться уважать вышестоящих. Господь поместил их выше тебя для того, чтобы ты смог научиться смирению».
Смирение! Весьма трудно помнить о пользе смирения, когда стоишь на коленях подле костра, в пламени которого корчится человек. После того как от Мишеля потребовали присутствия при сожжении первого осужденного, в следствии по делу которого он участвовал в качестве писца, Мишель еле дошел до своей кельи и его рвало до тех пор, пока в желудке совсем не осталось желчи. И потом еще целый час или более того его мучили рвотные спазмы. Тогда Кретьен подошел к нему и положил руки ему на голову, а потом, когда голова Мишеля покоилась на покрытых парчой коленях великого инквизитора, тот смачивал его лоб прохладной тряпицей и говорил:
– Это трудно, сын мой, я знаю, это очень трудно. Мишель сказал ему, что должен уйти, что такое ужасное послушание – не для него, но Кретьен мудро объяснил ему:
– Во-первых, тяжесть их смертей ложится на мои плечи. Не будь таким гордецом, Мишель, а помни: ты всего-навсего писец. Во-вторых, Господь дал нам самое трудное задание из всех, задание, которое ежедневно проверяет нас на храбрость, и если бы одним из обвиняемых был я, то я бы хотел, чтобы прислуживал мне такой преданный и заботливый человек, как ты. Ибо я знаю, что у тебя доброе сердце и что ты непрерывно молишься за грешников, и я знаю, что Господь слышит тебя. Я видел тебя рядом с приговоренным в тот момент, когда он умирал на костре, и я абсолютно уверен в том, что твои молитвы доставили его душу к Христу в час его смерти. Господь поручил тебе нести особо тяжкий крест в этой жизни – так неужели ты хочешь, чтобы твое место занял кто-нибудь безжалостный и бессердечный? Или же ты понесешь свой крест с радостью, принося тем самым величайшее добро тем, кто в нем больше всего нуждается? В тот день, когда тебя оставили младенцем у дверей Папского дворца, Мишель, Господь ниспослал мне сновидение: мне приснилось, что ты станешь величайшим из всех инквизиторов, станешь тем, кто сможет вновь объединить Церковь в одной истинной вере. Господь избрал тебя для великой миссии. Так будь храбр и молись Ему, чтобы Он дал тебе силы.
Это воспоминание слилось с другим. Мишель вспомнил, как Риго, похожий на трясущийся скелет, обтянутый кожей и облаченный в ярко-красный атлас, поднялся со своего роскошно убранного кресла и сказал: «Три дня. У вас всего три дня на то, чтобы получить от этих женщин признание и передать в руки светского суда для исполнения приговора».
– Три дня… – с изумлением выдохнул Шарль, прежде чем Мишель проговорил то же самое. Кретьен не мог отдать такого приказа!
– Этого времени вам хватит, – ровным тоном сказал епископ.
– Но, ваше святейшество, – прервал его Шарль, – в деле замешаны шесть женщин, а ведь иногда требуется несколько дней, чтобы получить хотя бы одно признание, а поскольку нас всего двое, я и отец Тома, я не…
– Этого времени хватит, – повторил Риго не терпящим возражения тоном.
Не произнеся более ни слова, он поднял руки, желая благословить монахов и давая им тем самым знак, что пора уходить.
Последовав примеру отца Шарля, Мишель отодвинул стул и встал на колени.
Неожиданно что-то сверкающее выскользнуло из пальцев старика и замерло, пролетев дюйм, два, три. Золотой крест на цепочке – нет, два креста, по одному в каждой руке. Епископ подошел сначала к Шарлю, а потом к Мишелю и с торжественно-печальным видом надел им на шею эти кресты. Каждый крест был в два раза толще большого пальца Мишеля и почти в два раза длиннее. Края его были не квадратными, а резными, зубчато-филигранными, и золотая фигура Христа была исполнена с поразительной тщательностью, так что видны были колючки на терновом венце и зрачки глаз. Над ней была выгравирована надпись: «I.N.R.I.» – «Иисус Назорей, Царь Иудейский», увенчанная шестиконечной звездой Давида – необычное дополнение. Стоило такое количество золота, должно быть, неимоверно дорого.
Дрожащей от старости рукой епископ осенил крестным знамением коленопреклоненных мужчин и сказал: – Эти кресты были освящены самим Папой. Не снимайте их во время исполнения вашей миссии, ибо аббатиса подобна коварной женщине, а эти кресты защитят вас от ее власти. – Риго уже было отвернулся, но остановился и добавил: – Такая защита вам понадобится, ибо у Кретьена повсюду шпионы и за вами будут пристально наблюдать. Вы не должны огорчить его, святой отец. Наказание за неудачу будет суровым.
К тому времени, когда аудиенция у епископа закончилась, наступила почти середина утра и в соборе совершали службу третьего часа. Когда монахи вышли из полутемного дворца, их чуть не ослепило солнце, уже начавшее нагревать камни мостовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18