Странно!
– Ее настоящее имя Иппостизия, – сказала Анисия. – Она была подругой твоей рыжеволосой Фаретры. Видя, как ты печалишься, и зная, что ты все забываешь, твой раб сказал тебе, что эта женщина и есть Фаретра, заранее договорившись с нею. – Я молчал. – Они смеялись у тебя за спиной!
Радовались тому, какие они умные. Но твоя девочка-рабыня в конце концов решила, что твое счастье ей дороже. По крайней мере, я так поняла. – Я кивнул, догадываясь, что это правда. – Ради меня – ведь это я все рассказала тебе, – пожалуйста, не бей Ио слишком сильно. А эту, длинную, можешь убить, мне все равно.
Я покачал головой, зная, что не причиню зла ни Ио, ни той высокой амазонке.
– Как ты все это узнала?
– От того, кого встретила вчера ночью. Я много танцевала и очень устала, но меня разбудила музыка. Никогда я не слышала такой замечательной музыки. Я пошла на звуки флейты, надеясь, что смогу уговорить этого музыканта присоединиться к нам, чтобы мне танцевать под его музыку.
Поскольку я все время думала об этом, то начала танцевать, едва спустившись с крыльца. Я кружилась в танце, и одна женщина – оказалось, ее зовут Элата – вторила моим движениям. Она очень красива и отлично танцует, между прочим.
Потом музыка смолкла, и она спросила, почему я плакала. Я рассказала ей о тебе и обо всех ужасных вещах, которые сотворила со мной та амазонка – я называла ее Фаретрой, ибо от кого-то слышала это имя. И эта Элата сказала, что знала их обеих – и Фаретру, и Иппостизию – и что Фаретра умерла. А твой раб, сговорившись с мужем Элаты, велел той амазонке поцеловать тебя и вообще все устроил…
Мы говорили с Анисией довольно долго; она многое рассказала мне о жизни танцовщицы, но ее рассказ я здесь повторять не буду. И она снова сказала, что любит меня. Я отвечал, что никак не могу на ней жениться (и ни на ком другом), пока не отыщу свою родину. Даже и потом вряд ли я сразу смогу жениться. Она возразила, что ей нужна моя любовь, а не моя собственность – по-моему, это что-то новое. Она, видимо, считала, что я, стоит мне выпить чашу вина, уже ничего не помню, но я доказал ей, что помню все, о чем мы только что говорили, а также – многое из того, чего уже, кажется, и не должен помнить: например, как высокая амазонка, которую она называет Иппостизией, столкнула ее в канаву.
Я теперь тоже стану называть эту женщину Иппостизией, потому что, по-моему, Анисия сказала мне правду. Но пока что эта амазонка нужна мне, если я хочу освободить тех, кто знает, где мой дом, так что ей я ничего о нашем разговоре с Анисией не скажу. Кстати, с финикийцами я сегодня даже не разговаривал – опасался, что стражники заподозрят неладное.
Полос пришел посмотреть, как я упражняюсь в езде на колеснице. Пока мы с Диоклом чистили скребницами коней, он попросил меня объяснить ему понятие «арете».
– Я знаю, Арес – это здешний бог войны, – сказал он, – как Плейстор во Фракии. Но сейчас же не война. Как же можно говорить об «арете» того, кто быстрее всех пришел к финишу?
– Совершенно не обязательно, чтобы человек, который бежит лучше всех, бежал от своих врагов, – сказал я ему. – Наоборот, порой нужно, чтобы воины бежали на врага. Скорость нужна и для того, чтобы успеть спастись, и для того, чтобы снова поскорее вступить в бой.
Диокл, как всегда, сплюнул и сказал:
– Война – это не только кровь да смерть, парень. И далеко не всегда побеждает самая большая армия. Гораздо чаще побеждает та, которая лучше обучена и содержит свое оружие в чистоте и порядке, а также выдерживает долгий марш на минимальном рационе. Старый Арес вовсе не такое уж чудовище, ясно? Воспринимай его как обычного человека, который просто хочет побыстрее победить и вернуться домой к своей Афродите. Такой человек всегда будет ратовать за отличную военную подготовку, за дисциплину и за честную игру. И Арес, как и мы, готов присвистнуть, когда глупо проигрывает. И радостно засвистеть – если стал победителем.
Я спросил Диокла, будут ли проводиться еще какие-нибудь состязания в день гонок на колесницах; он сказал, что нет. Таким образом, моих друзей-финикийцев, скорее всего, оставят на рыночной площади до окончания соревнований. По крайней мере, я на это надеюсь. Завтра состязаются борцы, а я схожу в Кипариссу – посмотрю на корабль финикийцев. Я велел Аглаусу напомнить мне об этом. Я, конечно, не стал упоминать об этом корабле танцовщице Анисий, и она никак не может догадаться о моих тайных планах.
* * *
Дорога, ведущая на берег, крута и узка. Все это даже неплохо, но я бы хотел, чтобы она была покороче. При отплытии корабля должно или быть еще темно, или едва светать. Корабль не охраняется и привязан лишь одним канатом. Вот только как спрятать мой меч? Надо попробовать привязать его к днищу колесницы.
* * *
Над мраморными скамьями видны ряды деревянных скамей. Я видел сидевших там зрителей и слышал их оглушительные крики. Но когда я указал на них Ио, она их почему-то не увидела, хотя одна женщина даже махала нам рукой.
Призом было замечательное блюдо, полное свежих смокв. Я роздал их всем, кто хотел получить хотя бы одну, а блюдо подарил регенту Павсанию, который остался этим очень доволен и даже обнял меня за плечи – жест особой милости. Он выиграл огромную сумму, поставив на меня.
Судья составил для меня документ, согласно которому я передаю детей на попечение этого поэта из Фив. Я подписал документ и отдал поэту; теперь Ио наконец вернется на родину. А мое главное сражение – завтра.
Говорят, что у амазонок в упряжке кони самого Гелиоса, однако на Гелиоса буду больше похож я сам. Когда я обрежу поводья, у нас будет четыре скаковых коня;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113