– Меня зовут Латро, – выговорил я наконец. – Есть такая статуя – лев с лицом мужчины, – которая знает, как мое имя.
Он впервые глянул на меня:
– Дай мне руку. – Он сжал ее в своих ладонях, которые были холодны как лед. – Ты еще не совсем ушел, – сообщил он мне.
Я тут же сказал, что немедленно уйду, если его так раздражает мое присутствие.
– Нет, останься. Когда я был жив, меня звали Гортий. Так мы здесь говорим, хотя на самом деле жив-то был не совсем я. Та часть меня, которая была жива, теперь умерла, а то, что ты видишь, всего лишь та часть, которая никогда не жила, а стало быть, и умереть не может.
Я попытался отнять у него свою руку; его леденящее прикосновение начинало причинять мне боль.
– Девочка звала меня своим господином, – сказал я, – а однорукий звал меня Латро, как я уже тебе сказал.
– Я пойду с тобой. – Он взял меня за плечо.
На некотором расстоянии от нас какой-то человек сражался с каменной глыбой величиной почти с него самого. Я видел, как он присел на корточки, подсунул под камень пальцы и приподнял его, но глыба сорвалась и снова оказалась на прежнем месте. Я не нашел ничего умнее, как спросить у Гортия, кто этот человек и что он пытается сделать.
– Он царь, – пояснил старик. – Видишь над ним этот холм? – Я кивнул. – Сизиф должен вкатить камень на вершину холма и оставить его там. Если камень останется на своем месте. Сизиф будет избавлен от этих мучений.
Я смотрел, как Сизиф поплевал на ладони, вытер их о бедра и снова стал поднимать камень.
– А кто его избавит от мучений? – спросил я.
– Тот бог, который вынес ему этот приговор.
Я повел старика к несчастному, что оказалось нелегко и очень утомительно, потому что пол пещеры был весь покрыт широкими и плохо заметными трещинами, в которые легко было провалиться. Далеко на дне трещин бежали ручейки и виднелись мокрые, скользкие камни.
Когда наконец мы добрались до без устали трудившегося царя, мне показалось, что за это время он сдвинул свой камень едва ли шага на три.
Он, как и старик, сжимавший своими ледяными пальцами мое плечо, был совершенно нагим, однако весь измазан красноватой глиной; его хитрое лицо было покрыто каплями пота и казалось совершенно измученным.
– Тебе позволено принимать чью-либо помощь?
Он нетерпеливо покачал головой и снова нагнулся, пытаясь поднять камень.
– А что ты хочешь за свою помощь? – спросил он.
– Ничего, – ответил я, – просто вдвоем мы, возможно, могли бы справиться с этой работой.
Говоря это, я уже приналег на камень. Вдвоем мы покатили его к вершине, хотя он крутился под нашими руками, словно центр тяжести сам собой все время смещался у него внутри. Хитон мой был уже совершенно мокрый и грязный, да к тому же еще и порвался, когда я особенно сильно приналег на камень; я сорвал с себя одежду и отбросил в сторону. И в этот миг камень, который мы дотащили уже до середины склона, вывернулся из-под рук царя.
Я, извернувшись, перехватил его – понятия не имею, как мне это удалось, – и с досады умудрился даже поднять его над землей. Тут в теле моем что-то хрустнуло, мне показалось, что вот-вот кости мои переломятся, но я камень не выпустил, а, спотыкаясь, побрел с этой тяжкой ношей на вершину холма и швырнул глыбу на землю – в мягкую илистую почву на берегу ручья.
Несколько мгновений камень подскакивал и шевелился, словно яйцо, из которого должен проклюнуться цыпленок, а потом раскололся с оглушительным взрывом и вспышкой белого света. Я покатился вниз.
Лежа на боку в грязи, я увидел лица чернокожего и той вавилонянки – как бы внутри камня, – и лица эти корчились среди языков пламени. Чернокожий что-то кричал, чего я понять не мог, и протягивал ко мне руки. Я помог тому царю подняться, и мы вместе стали пробираться по узкой зловонной улочке, которую я еще смутно помнил.
У вавилонянки возникла тысяча разных вопросов, но ни один я как следует не понял, настолько был ошеломлен случившимся. Да и говорила она с ужасным акцентом. Они с чернокожим держали в руках ярко горевшие факелы. Я взял ее факел и сунул в ту дыру, из которой выбрались мы с царем.
На мгновение мне показалось, что я вижу почерневшую от времени каменную кладку, кости, позеленевший от старости меч и доспехи, почти истлевшие, с бронзовыми пластинами, покрытыми ярью-медянкой. Но земля с нашей улочки уже начинала осыпаться в эту дыру. Я чувствовал, как она оседает у меня под ногами, и поспешно отступил от края. По стене над дырой прошла трещина. Вавилонянка вскрикнула, и царь с чернокожим оттащили меня прочь.
С ревом, похожим на грохот бури, стена рухнула. Мы бросились бежать, кашляя и протирая глаза, запорошенные поднятой пылью.
* * *
Чернокожий и вавилонянка – ее зовут Биттусилма – пришли и сообщили мне, что поженились. Когда я удивленно поднял брови, она объяснила мне, что отправляется с чернокожим, который хочет вернуться домой, в Нису «Нубию».
Возможно, они расстанутся, когда доберутся до Вавилона или до тех краев.
Тут заговорил чернокожий, и она перевела:
– Он думал, что главный начальник вашего отряда не позволит мне идти с вами, но теперь он вряд ли нам откажет. Он говорит, что ты его друг. Ты должен настоять на том, чтобы нам обоим разрешили пойти с вами вместе.
Я пообещал сделать все, что в моих силах.
– Я была замужем за одним капитаном, – сказала она. – Его убили здесь в прошлом году – я тогда не смогла уехать. Семь Львов хочет, чтобы я сказала тебе, что теперь я его третья жена.
Чернокожий гордо поднял три пальца.
Я спросил ее о той яме. Она сказала, что они с чернокожим сперва долго занимались любовью – потому-то они и решили пожениться, – полагая, что я жду их снаружи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113