Они бы, конечно, тоже хотели ее коснуться, если б могли, но лев и волк бросались на них и отгоняли прочь – в точности как пастушьи собаки, охраняющие отару овец.
– Богиня! – вскричал один из илотов. – Услышь нашу мольбу!
– Я слышала ваши мольбы много раз, – ответствовала Матушка Ге, и теперь ее голос был нежен и подобен пению райской птички, радующейся ласковым утренним лучам солнца.
– Пять столетий люди Спарты держат нас в рабстве…
– И будут держать еще пять столетий. Но здесь вас семеро против одного.
С какой же стати мне помогать вам?
Тогда илоты вывели вперед слепую жрицу. Она вскричала:
– Мы твои верные слуги! Кто станет поить кровью твои алтари, если мы утратим нашу веру?
– У меня миллионы последователей в других странах, – ответила ей Матушка Ге. – Есть и такие, кому я не кажусь старой и сгорбленной каргой.
– Она пожевала ввалившимися деснами. – А сегодня мне бы хотелось получить еще одну жертву. Дайте ее мне – с охотой и верой! – и я сделаю все, что в моих силах, чтобы освободить вас. Убивать никого не нужно. Ну как, отдадите мне мою добычу?
– О да! – крикнули разом и жрица, и тот мужчина, что просил богиню освободить рабов Спарты. Все вокруг тоже выразили свое согласие, и Матушка Ге объяснила, что именно ей требуется. Слепая жрица отыскала острый осколок кремня (для чего, точно зверь, долго ползала по земле на четвереньках) и подала тому мужчине.
Дважды пытался он нанести удар, однако стоило показаться крови, и он отдергивал руку. Хотя Матушка Ге и сказала, что умирать ему необязательно, его потомство в ту ночь умерло на десять тысяч поколений вперед, и он понимал это не хуже других. Этот несчастный стоял довольно далеко от Матушки Ге и от меня, спиной к нам; илоты толпились вокруг, подбадривая его и обещая жалкие подарки – новую крышу или молочную козу. Я понимал, что сейчас легко могу ускользнуть прочь, никем не замеченный в темноте, однако ждал развязки, точно зачарованный.
Затем последовал решительный удар, и мужчина поднял руку с зажатым в кулаке мужским членом – так мясник поднимает куски требухи, показывая их покупателю. Кто-то принял от него страшную жертву и возложил на сокрушенный спартанцами алтарь, а скопец стоял, широко раздвинув ноги и истекая кровью, как женщина в свои лунные дни или, точнее, как только что кастрированный бычок. Илоты уложили его на землю и постарались унять кровотечение с помощью паутины и мха.
– А теперь слушайте, – сказала Матушка Ге и выпрямилась. Мне показалось, что вокруг нее разливается яркий свет, обволакивая и скрывая от нас ее тело. – Отныне этот человек будет для меня священным, пока жив.
В уплату за жертву я перейду на вашу сторону и постараюсь сделать вашего повелителя, принца Павсания, царем этой страны.
Илоты что-то протестующе забормотали, а кое-кто даже возмутился вслух.
– Вы считаете его своим главным врагом, – продолжала богиня, – однако уверяю вас, он будет вашим лучшим другом и, надеюсь, вашим правителем и повернется спиной к собственным сородичам. И все же мы с ним можем проиграть. Если это случится, я сотру Спарту с лица земли…
Восторженный рев илотов был ей ответом, и больше я ничего не мог расслышать.
– …тогда вы должны подняться против спартанцев – с косами против копий, с серпами против мечей, – донеслись до меня слова Матушки Ге. – Но сперва вы разобьете их шлемы камнями, как сегодня ночью! Запомните мои слова!
И она исчезла. Поляна сразу показалась мне темной, пустой и страшно далекой от человеческого жилья. Один костер догорал, второй уже превратился в груду тлеющих угольев. На носилках, сплетенных из лозы, полдюжины мужчин потащили прочь того несчастного, что оскопил себя.
Остальные пошли за ними, унося тела близких, павших в ночной схватке со спартанцами. Кое-кто из женщин предложил мне пойти с ними туда, где можно будет обработать мои раны, но я побоялся из-за убитых мною женщины и мальчика и сказал, чтобы они следовали за своими мужьями. Они так и поступили, оставив меня наедине с мертвыми.
Своей мотыгой я сумел кое-как выкопать небольшую и неглубокую могилу в мягкой земле на поляне и похоронил там девочку, которую так и не сумел спасти. Могилу я завалил камнями, которые илоты бросали в нас. Мне показалось, что один из мертвых спартанцев – Эвтакт, которого я некогда знавал, но успел позабыть. Я даже стащил с некоторых мертвецов шлемы, чтобы получше рассмотреть лица, но все же с уверенностью сказать не мог; я ведь видел Эвтакта в последний раз лишь несколько мгновений и при свете костра.
И я уже больше не помнил, кто такие Кора и Европа и что они значат в моей судьбе, хотя понимал еще, что совсем недавно знал это очень хорошо.
Их имена и невнятные воспоминания тревожили меня не меньше, чем возможность встретиться во тьме с волком и со львом. Я шептал: «Кора, Европа!» – и все повторял эти имена, когда разжигал почти погасший костер, носил топливо ко второму и раздувал еле тлевшие уголья, однако в конце концов оба имени перестали что-либо для меня значить.
Меж двух костров я дождался рассвета, а потом двинулся назад по тропе, как бы разрезавшей холм надвое. Узкая расселина была завалена телами убитых спартанцев, и повсюду виднелись невысохшие лужи крови; однако илоты успели оттащить некоторых мертвых с тропы, в тень деревьев, где они и лежали, укутанные дубовой листвой, точно зеленым саваном. Не думаю, что спартанцы сумеют отыскать там своих товарищей.
С того места, где Дракайна схватила тогда меня за руку, я увидел идущую через долину Великую Мать – женщину-великаншу, отчетливо различимую среди деревьев, верхушки которых уже осветили первые лучи солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119