Найдя остальные тома, ты можешь встретить нас у двери, через которую этот юноша – боюсь, мы уже слишком долго его задерживаем – вошел в хранилище.
Я хотел было вернуть Киби подсвечник, но он показал жестом, чтобы я оставил его себе, и удалился рысцой по узкому проходу меж книжных полок. Ультан, ступая уверенно, точно зрячий, направился в противоположную сторону.
– Я хорошо помню ее, – сказал он. – Переплет коричневой дубленой кожи, золотой обрез, раскрашенные вручную гравюры Гвинока; стоит на третьей снизу полке, прислоненная к фолианту в переплете из зеленой ткани – по-моему, это «Жизнь Семнадцати Мегатериан» Блайтмека.
Большее частью для того, чтобы показать, что я не отстал (хотя его острый слух, несомненно, улавливал мои шаги позади), я спросил:
– А про что она, сьер? Я хочу сказать – книга об Урсе и небе.
– Ну и ну! Ты задаешь такой вопрос не кому иному, как библиотекарю? Наша забота, юноша, есть сами книги, а не их содержание.
Судя по тону, он посмеивался надо мной.
– Я думал, вы, сьер, знаете содержание всех этих книг…
– Навряд ли. Но «Чудеса Урса и Неба» – стандартная работа трех-четырехсотлетней давности. Сборник общеизвестных древних легенд. Из них, на мой взгляд, наиболее интересна легенда об Историках, повествующая о временах, когда любая легенда могла быть прослежена до полузабытого факта, ее породившего. Я полагаю, ты сам видишь противоречие. Существовала ли в те времена и эта легенда? Если нет, как она могла возникнуть?
– А про каких-нибудь гигантских змеев или крылатых женщин там нет, сьер?
– О да, – ответил мастер Ультан. – Но не в легенде об Историках…. – Он наклонился, тут же выпрямился и триумфально показал мне небольшую книгу в растрескавшемся кожаном переплете. – Взгляни-ка, юноша. Посмотрим, не ошибся ли я.
Пришлось поставить канделябр на пол и присесть возле него. Книга в моих руках была такой старой и заплесневелой, словно ее ни разу не раскрывали за последние сто лет, но название на титульном листе подтверждало правоту старика. Подзаголовок же гласил: «Почерпнуто из печатных источников эпохи столь давней, что суть их навеки скрыта от нас во мраке времен».
– Итак, – спросил мастер Ультан, – не ошибся ли я? Раскрыв книгу наугад, я прочел: «…при помощи каковых изображение могло быть выгравировано столь искусно, что все оно, будучи уничтожено, могло быть воссоздано заново из малого кусочка, каковой мог быть любой частью оного изображения».
Наверное, именно эти повторяющиеся «могло» вдруг живо напомнили мне ту ночь, когда я получил свой хризос, и схватку у вскрытой могилы.
– Феноменально, мастер! – ответил я.
– Вовсе нет. Но ошибаюсь я редко.
– Наверное, кому, как не тебе простить меня за то, что я замешкался с ответом, чтобы прочесть несколько строк… Мастер, ты, конечно, знаешь о пожирателях трупов. Я слышал, будто они, поедая плоть мертвецов вкупе с определенным снадобьем, обретают способность прожить заново жизнь своих жертв.
– Излишек сведений о практиках такого рода не доведет до добра, – пробормотал архивариус. – Хотя, если проникнуть в сознание историков наподобие Ломана или Гермаса…
За долгие годы слепоты он, должно быть, забыл, сколь очевидно лицо может выражать наши сокровеннейшие чувства. Его лицо так исказилось в гримасе мучительного вожделения, что я – из соображений благопристойности – отвернулся. Но голос мастера оставался ровным и безмятежным, точно размеренный колокольный звон:
– Да, исходя из того, что мне однажды довелось прочесть, ты прав. Хотя не припоминаю, чтобы в книге, которую ты держишь в руках, что-либо говорилось об этом.
– Мастер, – заговорил я, – даю слово, что и в мыслях не имел подозревать тебя в подобных вещах… Но скажи: допустим, могилу вскрывают двое, одному достанется правая рука мертвеца, другому – левая. Выходит, тот, кто съест правую руку, получит только половину жизни покойника, а остальное достанется съевшему левую? И, если так, что достанется тому, кто придет третьим и возьмет себе ногу?
– Как жаль, что ты – палач, – заметил мастер Ультан. – Ты мог бы стать философом… Нет, насколько я понимаю в этих злодеяниях, каждому из троих достанется целая жизнь.
– Значит, вся жизнь человека, целиком, заключена и в правой руке и в левой. Быть может, и в каждом пальце?
– По-моему, чтобы добиться эффекта, каждый из участников должен съесть не менее пригоршни. Но – по крайней мере, в теории – ты прав. Вся жизнь – в каждом пальце.
Мы уже возвращались туда, откуда пришли. Проход был слишком узок, чтобы разминуться двоим, поэтому теперь я шел впереди с канделябром, и кто-нибудь, увидев нас со стороны, наверняка решил бы, что я освещаю старику путь.
– Мастер, – спросил я, – но как же это может быть? В силу того же аргумента жизнь должна содержаться и в каждой фаланге каждого пальца, а уж это-то никак невозможно.
– А сколь велика человеческая жизнь?
– Не могу сказать. Но разве она не больше, чем…
– Ты отсчитываешь жизнь сначала, у тебя еще многое впереди. Я же веду ей счет до конца, который наступит вскоре. Наверное, поэтому и те извращенные твари, что пожирают трупы, ищут ее продления. Позволь спросить: известно ли тебе, что сын зачастую разительно похож на своего отца?
– Да, так говорят. И я верю в это. В голову помимо воли пришла мысль: похож ли я на своих родителей, о которых так никогда ничего и не узнаю?
– Тогда ты, безусловно, согласишься и с тем, что каждый сын может быть похожим на своего отца, и потому одно и то же лицо может воплотиться во многих поколениях. Таким образом, если сын похож на отца, а его сын похож на своего отца, а сын этого сына – на своего, то можно утверждать, что представитель четвертого поколения будет похожим на своего прадеда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95