Я готов оказать любую помощь, какую только смогу.
– Тогда начинайте оказывать. Шедевр Эдварда Фодергилла ждёт вас.
Работая втроём в поте лица, мы покончили с нашей задачей быстро. Я едва успел разделаться с первой порцией виски с содовой и приняться за вторую, как от Венеры, не считая золы, остался лишь маленький краешек юго-восточного угла, который держал в руках Дживс. Он разглядывал его, как мне показалось, с довольно задумчивым видом.
– Прошу прощения, мадам. Правильно ли я понял, что мистера Фодергилла-старшего зовут Эдвард?
– Правильно. Называйте его про себя Эдди, если хотите. А что?
– Дело в том, мадам, что эта картина, как мне кажется, подписана «Эверард Фодергилл». Я подумал, что должен об этом упомянуть.
Сказать, что тётка с племянником приняли это спокойно, значило бы злостно исказить истину. Мы подскочили до потолка.
– Дайте его мне, Дживс. Лично мне здесь видится «Эдвард Фодергилл», – поспешил я высказаться, всматриваясь в обрывок.
– Ты с ума сошёл, – прошипела тётя Далия, лихорадочно вырывая его у меня из рук. – Это «Эверард»! Так, Дживс?
– У меня сложилось именно такое впечатление, мадам.
– Берти, – произнесла тётя Далия голосом, который, я полагаю, обычно называют сдавленным, и глядя на меня так, как, бывало, на лисьей охоте глядела на гончего пса, обратившего внимание на кролика. Берти, ты, проклятие цивилизованного мира, если ты сжёг не ту картину, то…
– Ну конечно же нет! – уверенно заявил я. – У вас обоих что-то с глазами. Впрочем, если вам так будет спокойнее, я быстренько слетаю вниз и взгляну. Развлекайтесь пока, будьте как дома.
Звучало это, как я уже сказал, очень уверенно, и слушая меня, вы бы наверняка подумали: «Бертрам в порядке, он невозмутим». Но я не был невозмутим. Я опасался самого худшего и уже с содроганием представлял себе, какую гневную речь по поводу моих умственных и моральных качеств закатит тётя Далия, когда я вернусь. Ведь в прошлом частенько даже за куда меньшие промахи она налетала на меня как сержант на новобранца, который не знает команд «в ружьё» и «на плечо».
Так что, понятно, я совершенно не был готов испытать ещё один шок, но именно это меня ждало в конце пути. Когда я входил в столовую, кто-то вдруг выскочил оттуда и весьма чувствительно в меня врезался. Мы вывалились в гостиную, сжимая друг друга в объятиях, и лишь когда я включил свет, чтобы не переломать мебель, я смог спокойно рассмотреть своего партнёра по танцам и увидеть его в целости, как выражается Дживс. Передо мной был Фодергилл-старший в шлёпанцах и халате. В правой руке он держал нож, а на полу у его ног лежал какой-то свёрток, который он обронил в момент столкновения. Когда я вежливо поднял свёрток, он развернулся – и увидев, что это, я издал удивлённое восклицание, слившееся с отчаянным стоном хозяина свёртка, который побелел под своими бакенбардами.
– Мистер Вустер! – сказал, вернее, проблеял он. – Слава Богу, вы не Эверард!
Меня это тоже вполне устраивало. Меньше всего мне хотелось бы быть маленьким щуплым художником с бородой.
– Без сомнения, – продолжал он, всё ещё блея, – вы удивлены, что я забираю мою Венеру таким странным образом, тайком, но я готов всё объяснить.
– Ну что ж, я очень рад.
– Вы не художник…
– Я скорее литератор. Я однажды написал статью в «Будуар элегантной дамы» – о том, что носит хорошо одетый мужчина.
– Тем не менее, я думаю, вы сможете понять, что эта картина значит для меня. Это моё дитя. Я пестовал её, я любил её, она была частью моей жизни!
У него, похоже, перехватило дыхание, и он сделал паузу. Я поспешил вставить «Очень рад за вас», чтобы поддержать разговор.
– Потом Эверард женился, и в каком-то помутнении рассудка я отдал её ему в качестве свадебного подарка. Как горько я об этом сожалел! Но дело было сделано. Пути назад уже не было. Я видел, как он дорожит картиной. Его взгляд во время еды был всегда прикован к ней. Я не мог заставить себя попросить её назад, и в то же время не мог жить без неё.
– Да, ситуация… – согласился я. – Трудно разобраться.
– Казалось, выхода нет. И вот случились эти кражи картин по соседству. Вы слышали об этом?
– Да. Тётя Далия рассказывала.
– Из соседних домов украли несколько ценных холстов, и мне пришло в голову, что если бы я ээ… изъял мою Венеру, то Эверард решил бы, что это работа той же шайки и ничего не заподозрил. Я долго боролся с искушением… Простите, что вы сказали?
– Я только сказал «Вот здорово».
– Как? Ну, в общем, я всячески старался побороть искушение, но сегодня вечером поддался ему. Мистер Вустер, ваше лицо…
Я не понял, что он имеет против моего лица, и обиженно выпрямился. Но он продолжал.
– У вас доброе лицо.
– Очень любезно с вашей стороны.
– Я уверен, что вы добрый человек и не предадите меня. Вы ведь не расскажете Эверарду?
– Нет конечно, если вы просите. Так что, держать язык за зубами?
– Вот именно.
– Нет проблем.
– Огромное спасибо! Бесконечно вам благодарен. Ну что ж, уже поздновато, пожалуй, пора и на боковую. Спокойной ночи! – сказал он и прошмыгнул вверх по лестнице как кролик в свою нору. И едва он исчез, как я увидел рядом с собой тётю Далию и Дживса.
– А, это вы… – сказал я.
– Да, это мы, – ответила моя родственница довольно резко. – Что ты здесь делал столько времени?
– Я бы обернулся поживее, но моим передвижениям мешали леопарды.
– Кто?
– Бородатые леопарды. Шекспир. Так, Дживс?
– Абсолютно точно, сэр. Шекспир говорит, что у солдат бороды как у леопардов.
– А ещё у них масса необычных выражений, – заметила тётушка. – И некоторые из них ты сейчас услышишь, если не объяснишь, о чём это ты лопочешь!
1 2 3 4 5 6 7