Ей вредно двигаться.
— Оставаться здесь? Немыслимо, неприлично, неудобно!
— Ваша экономка будет присматривать за ней.
Доктор подмигнул. Он был мужчиной средних лет с бачками.
— Хорошенькая девушка, Родмен?
— Я тоже так думаю.
— Красавица. Дочь феи…
— Что? — воскликнул Родмен. Он знал доктора Брэди как совершенно непоэтичного человека. Единственно, чем вдохновлялся доктор, это вопросами пищеварения.
— Дочь феи. Нежное, чудное создание. Когда я взглянул на нее, Родмен, сам чуть не влюбился. Ее маленькая ручка лежала на ковре, как белая лилия на поверхности воды, а ее большие, красивые глаза с надеждой смотрели на меня, точно…
И доктор Брэди побрел по саду, бормоча выдержки из поэтов, а Джемс с ужасом смотрел ему вслед.

Через неделю мистер Эндрю Мак-Киннон, старший компаньон известной фирмы «Литературное агентство Мак-Киннон и Гух», сидел у себя в конторе на Чансери-Лейн, глубоко задумавшись над телеграммой. Потом он позвонил.
— Попросите мистера Гуха зайти ко мне.
И снова задумался.
— Мистер Гух, — сказал он вошедшему компаньону, — я только что получил от Родмена любопытную телеграмму. По-видимому, он хочет видеть меня и просит приехать к себе.
Мистер Гух прочел телеграмму.
— Написано под влиянием сильного возбуждения, — согласился он. — Удивляюсь только, почему он сам не едет сюда, если ему так нужно вас видеть.
— У него очень серьезная работа. Он кончает роман для издательства «Проддер и Виггс». Ну, что же, погода прекрасная. Если вы присмотрите за конторой, я поеду к нему позавтракать.
На перекрестке дорог, приблизительно в миле от «Жасминного домика», Мак-Киннон увидел на краю шоссе жестикулирующую фигуру и приостановил автомобиль.
— Доброе утро, Родмен!
— Наконец-то вы приехали! — ответил Джемс. Он показался агенту худее и бледнее обыкновенного. — Может быть, мы пройдемся пешком? Мне нужно с вами серьезно поговорить.
Мак-Киннон согласился, и Джемс при виде его сильной, уверенной фигуры почувствовал некоторое облегчение. Мак-Киннон был угрюмый плотный человек; при встрече с ним редакторы смущенно теребили галстуки и соглашались на все его условия. Эндрю Мак-Киннона никак нельзя было заподозрить в сентиментальности. Тщетно расточали ему поэтессы и романистки свои улыбки. Он оставался холоден и непоколебим.

— Ну-с, Родмен, — сказал Мак-Киннон. — Проддер и Виггс приняли ваши условия. Я хотел вам об этом написать, но получил вашу телеграмму. Пришлось-таки мне с ними повозиться, но мы сошлись на двадцати процентах с первого издания, двадцати пяти — со второго и двухстах фунтах аванса в день выхода из печати.
— Хорошо, — рассеянно сказал Джемс. — Хорошо. Кстати, Мак, вы помните мою тетку, мисс Лейлу Мэй-Пикней?
— Еще бы, я всю жизнь был ее агентом.
— Тогда вы должны знать, что за дребедень она писала.
— Автор, — нравоучительно сказал агент, — который получает двадцать тысяч в год, дает товар, а не дребедень.
— Ну, словом, вы знаете ее?
— Еще бы.
— Умирая, она оставила мне пять тысяч и виллу «Жасминный домик», где я теперь и живу. Мак, вы верите в заколдованные дома?
— Нет.
— А вот я утверждаю, что «Жасминный домик» заколдован.
— Вашей теткой? — удивился Мак-Киннон.
— Да, насыщен ее влиянием! Над этим местом тяготеет заклятие… миазмы сентиментальности. И всякий, входящий туда, пропитывается насквозь этими ядовитыми испарениями.
— Какая ерунда!
— Вовсе не ерунда!
— Неужели вы серьезно верите, что…
— Хорошо, как вы относитесь к такому факту? Каждый раз, когда я сажусь писать, немедленно появляется девушка.
— В комнате?
— В романе, черт подери!
— Да, да, Родмен, — покачал головой Мак-Киннон, — для вашего романа девушки определенно вредны. Они обесцвечивают все действие.
— Сам знаю. И вот мне ежедневно приходится изгонять оттуда это ужасное существо. Мак. Смазливая девчонка с гнусной улыбкой! Сегодня утром она пыталась залезть в колодец, куда таинственный прокаженный запрятал Лестера Гэджа.
— Быть не может!
— Факт! Мне пришлось переписать три страницы, чтобы избавиться от нее. Известно ли вам. Мак, что в настоящее время я окружен нитями дьявольского заговора всех романов, когда-либо написанных моей, к счастью, покойной теткой? С каждым днем, по мере продвижения моей книги, я все яснее и яснее вижу, что у нее обязательно будет благополучный конец! Неделю назад у моих дверей автомобиль сшиб девицу, и мне пришлось поместить ее у себя. И с каждым днем я все больше убеждаюсь, что рано или поздно я попрошу ее выйти за меня замуж!
— Не делайте этого! — возопил Мак-Киннон, убежденный холостяк. — Вы слишком молоды для женитьбы.
— Как Мафусаил, — ответил Родмен. — Но все равно я знаю, что этим дело кончится. Миазмы проклятого дома пропитали меня. Я не могу сопротивляться той злой силе, что ведет меня к гибели. Сегодня утром, например, я обнаружил, что целую ее собачонку! — Что вы говорите?
— Правда! Конечно, я ее немедленно бросил. А вчера я промок до нитки, собирая букет цветов для девицы.
— Родмен!
— Факт! Я положил букет у ее дверей и побрел вниз, дергая себя за волосы, не понимая, как это случилось. В передней наскочил на румяную экономку. Она благосклонно смотрела на меня, и черт меня побери, если она не бормотала: «Пошли, Господи, счастья влюбленным!»
— Почему вы не уедете отсюда?
— Тогда я потеряю пять тысяч.
— Гм, — задумчиво сказал Мак-Киннон.
— Очевидно, эманации теткиных мыслей впитались во все предметы и в стены дома и давят и порабощают волю всякого, кто туда попадает. Здесь, несомненно, какое-то четвертое измерение. Мак. Мак-Киннон презрительно улыбнулся.
1 2 3 4 5 6