Он излучал веселье, а человеку, который, как Билл, пребывает в плачевном состоянии лягушки под бороной, претит чужая жизнерадостность.— Явился, — сказал Билл.Тут как раз в дверях кухни появилась официантка Мейбл, и Алджи послал ей воздушный поцелуй.— Да, Билл, явился и рад снова видеть твое милое лицо.— Где ты пропадал?— О, я обосновался в Эшби-холле, и дела мои стремительно идут в гору. Я оказал Стикни существенную услугу, и мы теперь с ним — лучшие друзья. Он не мог бы обожать меня больше, будь я отличнейшим пресс-папье.Билл изумился.— Мне казалось, дядя не пускает тебя в дом.— Было такое. Мне пришлось употребить все свое красноречие, но в конце концов он узрел свет.— Очень скоро ему еще кое-что предстоит узреть.— Ты хочешь сказать, Кларенса Бинстеда?— Ты-то откуда знаешь?— Мы столкнулись по дороге, и он рассказал мне о своей цели. Бедный Генри! Сердце кровью обливается, когда я о нем думаю. Если б он только раньше пустил меня в дом! Уж я бы предупредил его, что с Даффом и Троттером шутки плохи. Впрочем, испытания закаляют, так что в конечном счете это будет ему даже полезно. А ты как узнал про Кларенса?— Мы вместе ехали в поезде.— Ты был в Лондоне?— Да.— Что-то ты все время курсируешь туда-обратно. Чего тебя понесло в Лондон?— Покупал билет на корабль.— То есть как на корабль? На какой корабль?— До Нью-Йорка. Он отходит в следующую среду. Я уезжаю в Америку.Алджи ахнул.— Что-что? Я не ослышался? Уезжаешь в Америку?— Здесь меня ничто не удерживает, верно?— Как это не удерживает?! И думать не смей уезжать в Америку! Что за блажь! О, Господи, ты же не знаешь. Никто не поставил тебя в известность.— Что такое?— Шпингалет. Микроб. Ее помолвка. Разорвана.Биллу показалось, что бар «Жука и Клена», хоть и прочно выстроенный, пустился в пляс. Противоположную стену украшала реклама виски, и Билл явственно видел, что легко одетая девица на плакате исполнила несколько раскованных движений. Даже снова вошедшая официантка Мейбл слегка пританцовывала.— Что?— Никаких свадебных колоколов для Л.П.Грина. Она дала ему отставку. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Не удивляюсь, что ты растроган, но прежде, чем размахивать шляпой и исполнять танец семи покрывал, учти, что ты никуда не продвинешься, если будешь вздыхать в сторонке. Ты должен постоянно ее видеть. Постоянно быть рядом. Позаимствуй тактику у липкого пластыря. Я всячески стараюсь настроить бациллу на нужный лад. Рассказал, как ты ее любишь…— Что?!— В здешних краях у всех дурная привычка говорить «что?!». Я только сегодня указывал на это Генри. Да, рассказал, что ты любишь ее до потери рассудка. Это поможет, но этого мало. Нужно, чтобы ты сам приложил руку. Мы должны вместе крепко подумать, как ввести тебя в дом, чтобы ты ухаживал вблизи, а не на расстоянии. Генри и так не оправился от потрясения, что пустил меня в дом. Шансы, что он пригласит кого-то из моих друзей, практически нулевые. У него странное отношение к моим знакомым. Невротическое, можно сказать. Его бросает в дрожь при одном их упоминании. Несколько раз я предлагал привезти на выходные приятелей, чтобы скрасить его одиночество — безрезультатно. Ты скорее попадешь в дом, если наклеишь фальшивые усы и скажешь, что пришел инспектировать канализацию. Собственно, я прикидывал такую возможность, но подумал…Он смолк. В бар, пошатываясь от усталости, вошел Кларенс Бинстед. 3 Взглянув на Кларенса Бинстеда, всякий первым делом заметил бы, что жара и непривычная физическая нагрузка доставляют ему телесный дискомфорт. Он был потный, пыльный, его явно терзала мозоль. Однако более внимательный наблюдатель различил бы в то же время признаки душевного смятения. Казалось, Бинстед только что пережил удар судьбы, от которого еще не успел оправиться. Опытный диагност Келли узнала бы все симптомы близящегося приступа истерии.Появление Бинстеда порядком изумило обоих друзей. Приставу, взявшему след, так же несвойственно возвращаться с полпути, как учуявшей зверя гончей. Общеизвестно, что приставы, как и канадская конная полиция, всегда добиваются своего, а для этого не вваливаются на трясущихся ногах в сельские гостиницы и не умоляют слабым голосом, чтобы им ради Бога налили рюмку.Пока Алджи еще задавал вопросы, предупредительный Билл уже бросился исполнять просьбу. Наконец Кларенс, напившись, как олень ввечеру, обрел дар речи настолько, чтобы выговорить: «Уф!»— Надо было выпить, — сказал он. — Знаете, что?Оба слушателя ответили, что не знают, но горят желанием узнать.— Мы думали, — сказал Алджи, — что вы уже ко всеобщему удовлетворению водворились в Эшби-холле. Не добрались, что ли, дотуда?Кларенс поежился и коротко сообщил, что добрался.— Уф! — повторил он.— Неужели Генри вас выгнал? Мне казалось, вся штука в том, что закон не позволяет выгонять пристава.— Я его не видел.— Он должен быть дома.— Наверное, но я не стал проверять.Алджи нетерпеливо прищелкнул языком. Его раздражало, что пристав говорит загадками. Никто не любит, когда приставы говорят загадками.— Я нахожу ваши слова темными, Кларенс Бинстед, — укоризненно сказал он. — Давайте к сути, и да будет слово ваше «да, да»; «нет, нет». Вы дошли до Эшби-холла? Да или нет?— Да.— Хорошо. Мы немного продвинулись. Вы вошли в дом?— Нет.Алджи нахмурился, словно прокурор, допрашивающий несговорчивого свидетеля.— Почему?— Потому что услышал, как она поет «Утес веков».Алджи взглянул на Билла, словно прокурор, желающий привлечь внимание судьи к явной неувязке в свидетельских показаниях.— Кто?— А?— Кто пел «Утес веков»?— Кухарка.— Откуда вы знаете, что это была кухарка?— Я ее видел. Послушайте, — сказал Кларенс Бинстед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46