Вадим кричит:
— Порядок! Давление в предсердии не повышается!
(Больше всего я боюсь этого момента. Порока сердца не было, а вдруг клапан закрывается неплотно? Тогда все кончено.)
— Ну, теперь переключайте насос на пульсирующий ток.
Мы полагаем, что это важно для организма — пульсация крови.
— Автомат ведет себя хорошо. Смотрите, какая линия температуры!
— Подожди еще хвастать, как будет дальше.
— Я и не хвастаю…
— Да, да, знаем вас… (Это, конечно, Вадим.)
Завидуют, наверное, физиологи Юре. И меня немножко ревнуют. Обижаются, когда я привожу инженеров в пример.
Культурный опыт. Все видно. Жаль только, что биохимия запаздывает. Когда и ее переведут на электронику, вот тогда будет дело!
Температура венозной крови — 16o. Она красная, как в артерии. Потребление кислорода снизилось в пять раз.
— Иван Николаевич, наверное, пора разводить кровь. Иначе есть опасность склеивания эритроцитов.
Да, да, это очень важно. Повышается вязкость крови, могут закупориться капилляры в мозге. Нужно спешить.
— Юра, можно остановить АИК?
Остановили, пережали шланги. Из оксигенатора слили половину крови и заменили ее плазмой.
Вадим:
— Пускай! Кровь поставьте в холодильник. Еще пригодится.
Сажусь на свое место. От начала опыта прошел час. Немножко устал. Смотрю.
Самая шумная группа — физиологи. Вадим. Поля всегда с ним препирается. Разумеется, они на «ты».
— Поля, смотри: течет из фланца!
— Это же ты затягивал. Мужчина! Ну-ка, Леня, подтяни.
Возня. Ничего.
Инженеры спокойнее. Красив этот огромный осциллограф. Шестнадцать каналов, шутка ли!..
Игорь сообщает, что возрос гемолиз. Ничего, теперь гемолиз уже не так страшен. Кровь развели вдвое, минут через двадцать совсем заменим плазмой. И производительность уменьшим. Да, но как будем нагревать? Тогда ведь машине придется работать гораздо дольше.
— Послушай, Вадим. Сколько вы заготовили донорской крови?
— Три литра. А что?
— Мало будет. В ходе нагревания придется менять кровь, потому что гемолиз превысит допустимый уровень. Может быть, можно взять еще? Есть собаки?
— Собаки-то есть, да не проверены на совместимость.
— Но ведь еще не поздно. Распорядись.
Молчит. Где бы сразу выполнить, так он думает.
— Вот сейчас кровь заменим, и тогда смогу освободить Полю.
Ага! Значит, убеждать не придется. И тем более приказывать. Так и не научился приказывать.
— Температура уже девять градусов!
Нужно посмотреть все показатели. Подойти к столу, к Лене.
— Давайте поглядим вместе. Игорь, дайте ваш лист.
Собрались у стола. (Почему нет ни одной женщины среди моих старших? Поздно думать.)
— Смотрите, Иван Николаевич, показатели просто прелесть: рН, напряжение кислорода в крови, в тканях. Это же главное!
— Калий низкий. Нужно добавить. А напряжение кислорода в венозной крови слишком высокое.
— Сейчас прибавлю воздуха к газовой смеси.
Температура теперь снижается медленно. Юра перевел автомат на другой режим.
Шесть градусов. Пять.
— Нужно совсем заменить кровь. Дальше охладим на плазме.
Расходимся по своим местам. Для разговоров времени нет. Я, пожалуй, здесь самый свободный. Сижу, смотрю. Все отработано хорошо. Юрина заслуга. Ни в одном заграничном журнале не читал про такой сложный опыт. Сила! (Как мальчик — «сила».)
Машину остановили. Только вентилятор шумит. Поля выпускает кровь из оксигенатора и заливает в него плазму с глюкозой. Делают без спешки: при пяти градусах можно остановить кровообращение даже на час. Но лучше этого избегать.
Закончили. Снова загудел мотор АИКа.
Еще два-три градуса, и перейдем на стационарный режим анабиоза. Пес отправится в будущее. Нет, не вернется. Едва ли удастся разбудить. А было бы приятно.
Двенадцать часов. Нужно принять лекарство. Подождем. Скоро пойду отдохнуть, — два часа будем держать при низкой температуре. Полежу.
Чем это состояние отличается от смерти? Практически ничем. Электрическая активность мозга отсутствует. На энцефалограмме прямая линия. Сердце стоит. И все-таки какие-то молекулы сонно бродят в клетках, обмениваются электронами, выделяют энергию.
Свидание нужно бы отложить. Устану. Нет. Нельзя звонить. Конспирация. Унизительно. Скоро конец. Сегодня расскажу о замыслах. Несчастная. Впрочем, подождем результатов. Если будет плохо, нет смысла расстраивать. Иногда кажется: скорей бы, устал. Но пройдет минута — и «зачем спешить»?
Настанет время, и изобретут сны. Умирать будет легко, приятно. Может быть, и все человечество так? «Мир безумцу, который навеет человечеству сон золотой…» Кто сказал? Не помню. Неважно. Как многое становится неважным!
Напряжение спадает. Теперь собака может перенести любые погрешности в опыте Все благородные процессы выключены. Остались какие-то примитивные химические реакции. Как у самых далеких предков.
Хорошо холодит от крышки. Приятно в жаркий день. Язык у собаки не синий — верный признак достаточности кислорода в тканях.
Бедный пес. Где он жил? Как жил? Полукровка — похож на овчарку. Раз попал в собачий приемник, значит, не сладко жилось. «Собачья жизнь». Впрочем, в последние годы собаки не голодали. Но без ласки. Так, случайные связи. Как я. Нет, связей не было. Были две. После противно. Человеку нужно еще разговаривать. Наверное, не всем? Отвернулся и заснул. Оскорбительно для нее.
Можно просто смотреть, не думая. Дружат они между собой или нет? Романы? Любовь? Не веду таких разговоров, не знаю. Вадим понимающе посматривает на Риту. И она машет ему подведенными ресницами. Он женат. Сколько лет ей? Двадцать семь, двадцать восемь? А Юру я видел дважды с какой-то незнакомой девушкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64