— Хорошее время было, Ванька. А? Мечты: мир, люди хорошие, наука. А кончилось для меня коньяком. Ты еще имеешь шансы прогреметь этой штукой.
— А ты что, жалеешь, что не прогремел?
— Знаешь, как-то странно: по инерции честолюбивые мысля всплывают. Потом спохватишься, одернешь себя: «Дурак, зачем тебе это?» Все поставишь на свое место и снова живешь спокойно. Нет, я не честолюбив.
— Так я надеюсь, что, когда проснусь, люди будут лучше и приютят меня, пригреют. Я не думаю, чтобы к тому времени все стали гениальными, а я один буду дурак. Я же не рассчитывал на большой срок. Биология меняется медленно.
— Между прочим, «когда» — это уже будет зависеть не от тебя.
— А что им тянуть дольше необходимого? Ученым всегда будет интересно разбудить. Посмотреть, что получилось из опыта.
Помолчал.
— Хватит, потрепались. Сомнительный юмор. Пойду я домой. Завтра опять на кафедру, студенты, лицезрение коллег. Потом библиотека или забегаловка. Тоска. Плохо ты меня угостил. Пошел.
Встал. Я не задерживаю. Уже поздно, устал я. Умные разговоры надоели за целый-то день. И все у меня опять заболело после этой беседы. Каждый орган чувствую.
— До свидания. Ты все-таки не сильно нажимай на работу. Торопиться ведь нет смысла.
— Да, да. Буду стараться. Еще массу дел нужно сделать.
Ушел. Шаги по лестнице тяжелые, как у пьяного. Но он протрезвел.
Спать.
А может быть, позвонить в институт? Телефон в коридоре, далеко, не услышат. А вдруг?
Набираю номер. Длинные гудки. Буду ждать до десяти.
Ту-у-у. Раз… (Не подходят.) Девять, десять. О!
— Это я говорю, профессор Прохоров. Кто говорит? Валя? Позовите Вадима или Юру.
Ответила: «Сейчас».
— Добрый вечер, Иван Николаевич. Не спрашивайте, как дела, не спрашивайте. Погибла собака.
Вот те на! Как же так? Где же планы, сборы? Дураки, хотели смерть перехитрить… Жалкие черви!
Пусть расскажет!
— Расскажи. И почему сами не позвонили?
— Не хотели вас расстраивать. Все равно помочь нельзя — завтра бы узнали. Погибла час назад. Показатели медленно ухудшались, но еще оставались приличными. Давление восемьдесят, пульс сто двадцать семь, последняя запись. Сознание ясное. Хотя насыщение венозной крови понизилось и увеличилась одышка. Потом внезапно — короткие судороги и смерть. Остановка сердца. Все делали: массаж, дефибриляцию, адреналин, пока зрачки не расширились. Минут тридцать. Безрезультатно.
— Ну, спасибо.
Повесил трубку. Не хочется разговаривать. Ничего к этому факту не добавишь.
И вообще — какая разница? На черта нужна эта суета? Спать хочешь? Иди спи.
Лекарства? На… Давай люминал. Чтобы спалось.
Стелю постель. Думать не хочется ни о чем.
Длинный какой день. И такой конец.
Не нужно думать. Зубы почистить. Таблетку.
Прохлада с балкона. Не смотреть. В постель, как в омут. Фразер!
4
Сегодня мой последний полный день. Завтра в это время я уже буду в состоянии анабиоза. Я бы хотел отложить еще, но уже нельзя, так как состояние катастрофически ухудшается. Уже трудно ходить, процент гемоглобина снизился до тридцати пяти. Не буду перечислять симптомы и доказательства скорого конца — это никому не нужно. Все решено.
В последние два дня я перечитал свои записки. Сейчас все выглядит наивным и смешным. Сначала я думал только об одном — высказаться, уменьшить душевную тяжесть. Но потом увлекся. Стиль записок претендует на литературу, и там есть искажения истины. Некоторые разговоры были разделены во времени. Значит, в подсознании была тщеславная мысль прославиться. Что-нибудь вроде: «История героического подвига ученого». Но суть — правда.
Довольно об этом. Времени мало. Отдам записки Любе, пусть хранит. (Нет, подумать: как крепко сидит в человеке тщеславие; я даже сейчас тихонько думаю — «потом опубликуют».) В общем, там написана правда.
Я должен еще раз объяснить причины своего поступка. (Опыт.) Откровенно и без всякой рисовки, чтобы потом не было кривотолков.
Устал болеть и боюсь страданий перед концом. Пережил три тяжелые обострения и больше не могу. Здесь же ничего не угрожает.
Это будет интересный опыт. Научный «интерес» очень прочно вошел в мою натуру. Конечно, я не сравниваю себя с настоящими героями, ставившими на себе рискованные опыты, иногда кончавшиеся смертью. Я болен и обречен. Но интерес есть.
Мне любопытно проснуться и посмотреть, что будет в мире спустя несколько десятилетий.
Эксперимент может принести пользу для людей. Я не переоцениваю значение, но кое-что даст.
Видимо, есть некоторый элемент тщеславия.
Редко поступок человека определяется одним мотивом. Обычно их несколько, причем даже не все осознаются. Не знаю, в каком порядке нужно расположить перечисленные пункты. Наверное, важно также и то, что у меня мало личных связей на земле. Я люблю Любу, но в последнее время и от нее отошел. На всех теперь смотрю как бы со стороны, даже на себя. Видимо, если бы было очень жалко кого-нибудь покидать, то стал бы тянуть до конца.
Чувствую себя виноватым перед Любой, что этим опытом причиню ей новые страдания. Но поступить иначе не могу. Видимо, я действительно нехороший человек. (Хотя, как, наверное, всякий, в глубине души не верю в это. Уже не могу объективно разобраться.)
Есть надежда, что опыт закончится удачно, и я проснусь. Шансы очень невелики, потому что многое совершенно неясно и мы не имели времени проверить. Я для себя их оцениваю примерно в десять процентов. Понятно, что эта цифра бездоказательна.
К сожалению, подготовка к опыту не закончена, и это увеличивает его риск. Нужны бы еще несколько месяцев, но их нет. Ни один опыт с собаками полностью не удался. Из пяти три проснулись, но погибли потом от разных причин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64