<Пчела и муравей
- вот кто знают свою формулу, но человек своей
формулы не знает!> Исходя из натуры Достоевского,
мы должны добавить: человек должен искать свою
формулу, и он найдет ее в готовности помогать другим,
в беззаветном служении народу.
Так Достоевский превратился в отгадчика за-
гадок и в богоискателя, ощущавшего Бога в себе
сильнее прочих. <Я не психолог, - говорит он
однажды, - я реалист>, и тем самым касается
пункта, самым резким образом отличавшего его
от всех поэтов нового времени и от всех психо-
логов. Он испытывал глубочайшую связь с пер-
вопричиной общественной жизни, с единствен-
ной реальностью, которую все мы до конца еще
не познали, но способны на себе ощущать, - с
чувством общности. И поэтому он мог называть
себя реалистом.
Теперь относительно вопроса, почему образы До-
стоевского оказывают на нас такое сильное воз-
действие. Важная причина этого заключается в их
завершенной цельности. Вы всегда можете понять
и изучить героя Достоевского, все снова и снова
вы находите слитыми воедино стремления его жизни
и средства их осуществления. Для сравнения надо
было бы обратиться к музыке, где мы находим нечто
подобное, где в гармонии мелодии всегда можно
обнаружить все без исключения потоки и движе-
ния. То же самое и в образах Достоевского. Рас-
кольников один и тот же, когда размышляет об
убийстве, когда с колотящимся сердцем поднима-
ется по лестнице, когда извлекает пьяного из-под
колес телеги и, отдавая последние копейки, под-
держивает его прозябавшую в нищете семью. Эта
цельность в построении образов и есть причина
такого сильного их воздействия, и каждый из ге-
роев Достоевского представляет собой прочный,
словно высеченный резцом из вечного металла,
наглядный образ, который мы неосознанно но-
сим в себе, подобный библейским персонажам, ге-
роям Гомера и героям греческих трагедий, име-
нам которых достаточно только лишь прозвучать,
чтобы вызвать в нашей душе всю полноту своего
воздействия.
Имеется еще одна скрытая от нас трудность для
нашего понимания воздействия Достоевского. Однако
предварительные условия для решения этой про-
блемы уже даны. Речь идет об ощущаемой нами
двойственной позиции любого персонажа Достоевс-
пунктам. Каждый герой Достоевского движется в
пространстве, которое, с одной стороны, ограни-
чивается обособленным героизмом, где герой пре-
вращается в волка, а с другой стороны - линией,
которую Достоевский столь резко очертил в качестве
любви к ближнему. Эта двойственность позиции
придает каждому из его персонажей такую устой-
чивость и твердость, что они раз и навсегда откла-
дываются в нашей памяти и в наших чувствах.
Еще несколько слов о Достоевском как об этике.
В силу определенных обстоятельств, противоре-
чий своего характера, которые ему необходимо было
устранить, огромных противоречий со своим ок-
ружением, которые он нашел в себе силы преодо-
леть, он неизбежно пришел к формулам, вобрав-
шим в себя и выражавшим его глубочайшее стрем-
ление доказывать на деле свою любовь к ближ-
нему. Так он пришел к формуле, которую мы можем
поставить гораздо выше категорического императива
Канта, что <каждый несет ответственность за вину
другого>. Сегодня как никогда мы чувствуем, сколь
глубока эта формула и насколько тесно она свя-
279
зана с жизненными реалиями. Мы можем опро-
вергать эту формулу, но она снова и снова будет
всплывать на поверхность и наказывать нас за ложь.
Она оказывает гораздо большее действие, чем,
например, понятие любви к ближнему, которое
зачастую недопонимается или превращается в
тщеславие, или категорический императив, который
также проявляется в обособленности личных стрем-
лений. Если я ответствен за любую вину ближнего
и за вину всех, то тогда я вечно в долгу, который
подстегивает меня, который делает меня ответ-
ственным, который требует от меня уплаты.
Таким образом, Достоевский как художник и
этик является для нас великим и недостижимым.
То, чего он достиг как психолог, неисчерпае-
мо еще и поныне. Мы смеем утверждать, что его
зоркий глаз психолога проник глубже, чем та пси-
хология, которая формируется на основе абстрак-
тных рассуждений, поскольку он был ближе к
природе. И тот, кто рассуждал о значении смеха,
как это делал Достоевский, о возможности луч-
ше узнать человека из его смеха, равно как и из
всей его жизненной позиции, кто настолько да-
леко ушел, что столкнулся с понятием случайной
семьи, где каждый ее член живет сам по себе и
развивает в детях стремление к дальнейшему обо-
соблению, к себялюбию, тот увидел больше, чем
еще и сегодня можно требовать и ожидать от пси-
холога. Кто сумел бы, подобно Достоевскому в
<Подростке>, увидеть, как у закутанного в оде-
яло мальчика все фантазии выливаются в поня-
тие <власть>, кто так тонко и метко изобразил
бы возникновение душевной болезни как средство
протеста, кто углядел бы в человеческой душе
склонность к деспотизму так, как Достоевский,
тот и сегодня мог бы считаться нашим учителем,
каким Достоевский был также для Ницше. Его
представления и рассуждения о сновидении остаются
непревзойденными и поныне, а его идея о том,
что никто не способен мыслить и совершать по-
ступки, не имея цели, не имея перед глазами
финала, совпадает с самыми современными до-
стижениями индивидуальной психологии.
Итак, существуют самые разные сферы, в ко-
торых Достоевский стал для нас бесценным, ве-
ликим учителем. Реальность жизни подобна лучу
солнца, который попадает в глаз спящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90