Высоты, образующие средний хребет острова, понижались и покрывались прекрасными пастбищами.
Около половины одиннадцатого миновали местечко Калвейя. Полчаса спустя обогнули восточную оконечность острова Пико, и остров Св. Георгия открылся в момент, когда колокол звал к завтраку.
В течение всего утра Робер оставался у себя в каюте. Рожер не преминул указать миссис Линдсей на его отсутствие.
– Он зубрит описание Терсера, – сказал он ей, смеясь. – Ах, курьезный, право, у нас чичероне!
Поймав вопросительный взгляд Алисы, он пояснил, что, конечно, восклицание его не заключало в себе никакого неприятного намека – напротив. Но помимо того, что элегантные манеры господина Моргана странно расходились с его скромной функцией, он также – Рожер в том убедился – был крайне невежествен во всем, что касалось его мнимого ремесла. В общем, это лишь подтверждало замечание, сделанное Алисой насчет переводчика «Симью».
– Наконец, – заключил Рожер, – я, безусловно, уверен, что встречал его где-то. Где? Не знаю. Но я это вспомню и узнаю также, почему этот, очевидно светский, молодой человек напялил на себя шкуру профессора.
Результат этого разговора был тот, что любопытство Алисы Линдсей возросло. Поэтому, когда Робер взошел на палубу после завтрака, она обратилась к нему, желая поставить его в тупик.
«Симью» продвигался в это время между островами Пико и Св. Георгия. Он уже шел вдоль последнего острова, представляющего своего рода запруду в тридцать миль длиной и только пять шириной, набросанную в этом месте капризом природы.
– Какой это город? – спросила Алиса у Робера, когда пароход проходил перед группой домов, громоздившихся один над другим.
Но Робер уже наизусть знал свой путеводитель.
– Урселина, – отвечал он. – Тут в тысяча восемьсот восьмом году произошло последнее, и самое ужасное землетрясение, какое когда-либо переживали эти места. Оно навело панику на жителей Пико и Файаля. Пятнадцать кратеров, из них один громадный, открылись сразу. В продолжение двадцати дней они извергали пламя и лаву. Город был бы непременно разрушен, если бы поток лавы каким-то чудом не свернул в сторону и не направился к морю.
– А потом?
Этот вопрос предложил ему Джонсон. Надо полагать, что вулканическая проблема привлекала его в силу неведомых причин, ибо он подошел как раз в момент, когда Робер начал объяснение. Немедленно англичанин прервал свою прогулку и стал внимательно прислушиваться. Робер обернулся к нему.
– С тех пор, – сказал он, – не было извержения в собственном смысле слова. Но не проходит и года, чтобы почва не подвергалась содроганию. Остров Святого Георгия, впрочем, более недавнего происхождения, чем другие Азорские острова, вместе с западной частью острова Святого Михаила наиболее подвержен такого рода несчастьям.
– All right! Хорошо! (Англ.)

– сказал Джонсон с довольным видом и продолжал свою прогулку без всяких церемоний.
Почему остался он доволен? Потому что ответ Робера оправдывал решение его не сходить на берег? Чудак этот, казалось, слишком занимался собой. Такой образ жизни, по-видимому, был в его вкусе, и со времени отъезда он ни в чем не изменил своих привычек. Утром, в полдень и вечером его видели в течение пяти минут ходящим взад и вперед по палубе, причем он задевал локтями, толкался, курил, плевал, бубнил какие-то несвязные слова, потом его уже не было слышно. Что до занятий, поглощавших остальное его время, то их легко было угадать. Цвет его лица, более красный в полдень, чем утром, и вечером, чем в полдень, и заметно сгущавшийся изо дня в день, давал в этом отношении очень точные указания.
В два часа дня «Симью» обогнул мыс Розалес, в который к северо-востоку заостряется оконечность острова Св. Георгия, и быстро направился к острову Грасиоса на северо-западе. Пассажиры могли тогда видеть северный берег острова Св. Георгия, заканчивающийся утесом высотой в шестьсот метров. К четырем часам «Симью» находился не более чем в трех милях от этого острова, мягкостью очертаний своих составляющего контраст с другими землями архипелага, когда по сигналу капитана Пипа повернул и скорым ходом направился к Терсеру, высокое побережье которого обрисовывалось на расстоянии двадцати пяти миль.
В эту минуту Пипербом показался на палубе, за ним вышел Томпсон, весь красный. Последний сделал знак Роберу, который, немедленно оставив собеседников, отправился на зов главного администратора.
– Неужто окончательно невозможно, господин профессор, – сказал он ему, указывая на большущего голландца, по обыкновению окруженного густым облаком дыма, – объясниться с этим толстокожим?
Робер жестом заявил о своем бессилии.
– Вот досада! – вскрикнул Томпсон. – Представьте себе, этот господин совершенно отказывается от дополнительной платы.
– Какой дополнительной платы? – спросил Робер.
– А за павшего под ним осла да за трех других ослов и трех добавочных погонщиков.
– И он отказывается?
– Совершенно. Я измаялся, объясняя ему это словами и знаками. Все равно что об стенку горох. Посмотрите, какой у него невозмутимый вид!
Действительно, Пипербом, преспокойно растянувшись в кресле, мысленно витал в облаках. Вперив глаза в небо, потягивая трубку с правильностью поршня, он, казалось, окончательно и далеко отбросил пошлые заботы мира сего. Робер с иронической улыбкой сравнивал раздраженное выражение Томпсона и благодушное лицо его пассажира.
– Судьба имеет свои превратности! – проговорил он, сделав неопределенный жест, и Томпсон волей-неволей должен был удовольствоваться этим ответом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125